— То-то! Товар должен быть неподмоченным, я деньги тебе хорошие даю. Смотри, если обманешь, голову оторву!
— Никак обмануть вас себе не дозволю!
— Хорошо, приведи сюда девицу, я посмотрю, стоит ли она такого капитала. Если понравится, то я тебе откажу за усердие еще двадцатку.
— Премного благодарен-с… Убедитесь, Иван Николаевич, девица, — поцеловал кончики пальцев, — первый сорт, самая свежая, небалованная, с манерами. Эй, Фрол, эй, Сашка, быстро обслужите их превосходительство Ивана Николаевича. В карту изволите глядеть? Нет? Тогда на холодные закуски рекомендэ морской гребешок «Вильгельм Тель» с трюфелем-с. Еще позвольте предложить-с свежий окорок из мяса кабана с яблочным соусом «Лотарингия» — только утром сам первостатейный купец Александр Николаевич Грошев поставил.
— А что устрицы?
— Истинное наслаждение, нового получения: дышат и морскую стихию вспоминают…
— Прошлый раз кому я морду бил, не тебе ли? Не ты ли дрянь тухлую притащил?
— Ошибочка произошла, устрицы и впрямь преклонных лет оказались, а нынче крупные и свежие, сами, хи-хи, в рот норовят заползти.
— Дюжину тащи! Еще черную икру паюсную с калачами, да чтоб калачи горячие…
— Совершенно точно-с! Иван Николаевич, белуга малосольная — сахар, а не белуга, особливо под маринованный нежинский огурчик и с хреном…
— Давай!
— На горячие закуски настоятельно предлагаю телячьи почки по-бременски, пальчики, извиняюсь, оближете-с.
Азеф, предвкушая удовольствие с девицей, пришел в доброе расположение духа и пошутил:
— Пальчики и все остальное можно облизать лишь у дамы! Тащи все, что есть!
Рудольф долго хихикал и, утерев уста платочком, который он после использования вновь аккуратно свернул вчетверо и убрал в карман, продолжил:
— На второе горячее — бесподобные лангустины со спаржей. Из вин «Молоко любимой женщины» получили-с…
— Не надо этой немецкой кислятины! Французское шампанское — редерер — приличней гораздо. Принеси бутылку для девицы. А мне водки — анисовой! И пусть твоя непорочная Магдалина сюда топает.
— Вмиг единый доставлю-с! — И бывший немец стремительно удалился.
Приятное знакомство
Девица явилась почти одновременно с закусками и запотелыми графинчиками. У нее были величественные, несколько крупноватые черты лица, благородная осанка, темные блестящие волосы опущены на плечи. Одета девица была в недорогое шелковое платье со смелым вырезом, с рюшечками, из которого заманчиво выглядывали полушария упругих грудей.
Азеф с вожделением облизал взглядом девицу и подумал: «И впрямь из приличной семьи! Хотя бедра узковатые, зато лицо чистое, интеллигентное и задняя линия закругленная. Две сотни вполне стоит». Растянул рот в улыбке:
— Рад видеть такую красавицу! Усаживайтесь, украсьте стол своим присутствием…
Рудольф пододвинул кресло, девица опустила глаза, и ее лицо сделалось грустным: внешность Азефа показалась ей отвратительной, и она не могла примириться с мыслью, что отдаст свою невинность этому чудовищу.
За соседним столом начинали гулять купцы, человек тридцать.
Рудольф извиняющимся тоном произнес:
— Иван Николаевич, вам это бурное соседство не досадит? Вчера они же тут чего-то праздновали, так, с позволения выразиться, арфистке вылили в бюст шампанского, а лакею Фоке лицо горчицей перемазали. Хе-хе-хе!
— Пусть гуляют! — равнодушно махнул рукой Азеф.
Тем временем лакеи продолжали подтаскивать еду. Девушка не удержалась от удивленного возгласа:
— Какая роскошь! Настоящий пир: белорыбица, осетрина, копченая стерлядь, а поросенок — просто удивление!
Азеф взглянул на жареный труп этого животного с такой нежностью, с какой он мог глядеть только на кого-то очень любимого. Сказал плотоядно:
— С хреном съедим полностью! — Повернулся к девушке, очевидно не привыкшей к ресторанной обстановке, торжественно произнес: — Выпьем за главное земное сокровище — за женскую красоту!
— Выпьем! — покорно прошептала девица и чуть пригубила вино.
— Э нет, так у нас не пьют!
— Но следующий тост — за мужское благородство, — мило улыбнулась, — и тогда я выпью больше.
Азефа тронули и эта покорность, и это бедное платье, и удивительно красивая манера выражаться. Он давно привык с определенного рода девицами обращаться без всяких церемоний, рассуждая: «Деньги заплачены, чего тут политесы разводить!» Но эта с первого взгляда уже внушала к себе и почтение, и даже настраивала на сдержанность.
— Простите, сударыня, мое невежество. Я не осведомился, как вас зовут.
— При рождении меня нарекли Марией, но теперь надо меня величать, — грустно усмехнулась, — Марианной.
— Почему?
— Мой благодетель Рудольф сказал, — она изобразила метрдотеля: — «Ты теперь должна во всем соблюдать изячество! Знакомлю, к примеру, тебя с господином, он спрашивает: „Как, барышня, вас зовут?“ А ты ему бряк: „Мария!“ Господину это уже неприятно, потому что он привык ко всему благородному. Тебе надо соблюдать политес в полном масштабе. Ты теперь называйся Марианной».
Азеф захохотал, поймал руку девицы, поцеловал в ладонь и воскликнул:
— Великолепно у вас получилось! Давайте выпьем шампанского за нашу любовь.
Мария медленными глотками тянула шампанское. У нее чуть кружилась голова.
* * *
На эстраду выкатилась пышногрудая любимица публики Нинель. Зал несколько притих.
Крошечный еврей, уткнувшись горбатым носом в клавиши рояля, заиграл вступление. Публика, услыхав знакомую мелодию, одобрительно загудела, захлопала в ладоши. Нинель, прижав руки к сердцу и выпучивая глаза, низким голосом затянула:
Я теперь умнее стала,
Никому я не даю.
И грустить я перестала,
Громко песенки пою.
У меня ведь не ночлежный
Дом призрения мужчин,
Теперь там ночует нежный,
Полуаршинный господин…
Публика взвыла от восторга. На сцену посыпались ассигнации. Из зала послышались голоса:
— «Замочек», «Замочек» просим…
Певица поправила платье на бюсте, провела пухлой ладонью по бедру, кивнула пианисту и на игривый мотив завела, закрутила пышными руками по воздуху и взяла тоном выше:
Ловкий вор ко мне забрался
И сломал замочек мой,
Совершивши, он убрался,
Что ж мне делать, боже мой?
Зал неистовствовал, неслись крики:
