— Ну и чмыри служат в полиции! Обалдуи, да и только. Представляете, Иван Николаевич, надзирателю живот подвело, куда денешься? Побежал в сортир, а я — в другую сторону. Боялся, что схватят, да куда им, я проворней оказался.
Азеф отозвался народной мудростью:
— Да, ср… и рожать нельзя обождать. Только на «Цесаревича Алексея» ты опоздал…
— Вот и хорошо! — расцвел Карпович. — Вы как сказали про шимпанзе в трусиках, так мне сразу расхотелось. Чего в этой Америке делать? — Весело рассмеялся. — Вы мне хороший паспорт сделали, я пока у вас тут поживу.
— «Последняя страсть Соньки Золотой Ручки» понравилась?
— Замечательная фильма! Можно я завтра еще раз посмотрю?
Охота на Азефа
Предательство Лопухина
Генерал Герасимов писал в мемуарах, что благодаря Азефу «никакие планы террористов не нарушали» его сна. «Некоторые из этих планов становились мне известны буквально с первого момента их зарождения. В результате — на каждом шагу мероприятия террористов натыкались на стену моих контрмероприятий… Организация полиции брала верх над организацией революции».
Но сам Азеф твердил:
— Я устал, я больше не могу работать! Я хочу, наконец, жить спокойно, как частный человек.
Герасимов был вынужден согласиться:
— Хорошо, Евно Филиппович, я принимаю вашу отставку. Ваши заслуги перед Россией велики. За вами сохраняется жалованье, которое теперь делается пенсией, — тысяча рублей в месяц.
…Азеф уехал за границу и порой писал Герасимову. Осенью письма стали тревожными. Азеф сообщал, что идет суд между ним и его обвинителем Владимиром Бурцевым. Но все руководители партии стояли за Азефа горой, и поэтому надо было ожидать приговора Бурцеву, «как клеветнику, вносящему разброд в дело революции». В этом случае Бурцев должен был застрелиться.
И вдруг в ноябре 1908 года на секретной петербургской квартире Герасимова появился Азеф. Он пришел без зова, без предупреждения, прямо с поезда. Вид его был самый прискорбный: осунувшееся лицо со следами бессонных ночей.
— Что с вами, Евно Филиппович? — удивился Герасимов.
— Александр Васильевич, миленький, я пропал! — воскликнул Азеф. — Меня ждет судьба застреленного Татарова или повешенного Гапона. Всю жизнь я охотился за террористами, теперь они охотятся за мной. Бурцев добился суда, но, когда понял, что проигрывает, выбросил самый сильный козырь: зачитал собственноручные показания бывшего директора Департамента полиции Лопухина. Я ведь, на свое несчастье, встречался с ним. Теперь вызывают на суд Лопухина, и если он подтвердит написанное о моем участии в борьбе против террора, то я буду непременно убит. Как быть? Помогите, ради бога, Александр Васильевич.
Герасимов погрузился в размышления. Наконец, решительно произнес:
— Вам надо сходить к Лопухину! Его правительство обидело. У него были столкновения с крупными чиновниками, включая самого Столыпина. Он стал единственным директором Департамента полиции, которому после отставки не сохранили жалованье и не назначили сенатором. Неужто свое озлобление он перенес на вас? Поговорите по душам, ведь вы, в конце концов, когда-то ему жизнь спасли.
— Ах, у меня нет и малейшего желания идти к этому типу! Ведь он уже написал донос…
— Но это надо сделать ради вашего спасения. Не исключаю, что Бурцев прочитал на суде письмо, которое сам сочинил.
…Вскоре Азеф вернулся. Он с крайней досадой сказал:
— Лопухин принял меня как почтальона — в передней, говорил сквозь зубы. Ясно — он готов выдать меня террористам.
— Хорошо, Евно Филиппович, садитесь за стол, закусите, вина выпейте. А я слетаю к Лопухину, у меня с ним добрые отношения. Ведь на нынешнюю должность — начальника охранки Петербурга, именно Лопухин меня рекомендовал.
* * *
Лопухин встретил Герасимова радушно, с надеждой спросил:
— Вы не от Столыпина? Он обещал мне назначение…
— Нет, увы! Я по делу Азефа. Неужели вы готовы предать секретного сотрудника, который столько сделал для империи? Ведь он даже вам однажды спас жизнь.
Лопухин отмахнулся:
— Это все вранье Азефа! Нас он предавал террористам, террористов предавал нам.
— Все, что вы знаете об Азефе, является государственной тайной. И если вы явитесь на суд и раскроете эту тайну, вы, сударь, совершите уголовное преступление, за которое придется отвечать.
Лопухин задумался и решительно сказал:
— На суд я не поеду. Но если меня спросят, скажу правду. Я не привык лгать.
Стало ясно: Лопухин решил предать Азефа. И это было очень странно, потому что бывший директор департамента человеком был ответственным, свои слова и поступки взвешивал тщательно. За всем этим стояла какая-то тайна, Лопухин что-то не хотел или не мог сказать.
Смертный приговор
Лопухин обманул, он все-таки поехал в Лондон, где проходил суд над Азефом. Как сообщила агентура, Лопухин имел встречу с членами ЦК партии эсеров: с Аргуновым, Черновым, Савинковым. Это было странное совещание: личный друг Плеве заседал с его убийцами!
Впрочем, негодяйский поступок дорого обойдется Лопухину.
Ну а пока что судьба Азефа была решена: террористы приговорили его к смерти. Они опубликовали этот приговор. Вся мировая пресса с упоением печатала статьи об «ужасах и преступлениях русской полиции». Имя Азефа, столько сделавшего для своей родины, на десятилетия вперед было оплевано и оболгано. И сделали это те, кто были настоящими врагами великой России. Ложь — давнее оружие негодяев.
Герасимов передал Азефу несколько паспортов, и тому удалось благополучно скрыться от боевиков, жаждавших его прикончить. Случилось это в ноябре 1908 года. В Россию Азеф больше никогда не возвращался. После многомесячных странствий он прочно осел в Берлине под именем купца Александра Ноймайра.
Столыпин доложил государю историю, которая взбудоражила всю Европу. Премьер-министр напомнил о той помощи, какую оказал Азеф политической полиции, о десятках предотвращенных им покушений, в том числе и на жизнь самого государя.
Николай Александрович возмутился:
— Азеф — настоящий патриот, а вот Лопухин — негодяй. Когда вернется в Россию, отдать его под суд.
В феврале 1909 года за разглашение служебной тайны и за пособничество партии террористов суд приговорил бывшего директора Департамента полиции к четырем годам каторги. По указанию государя каторга была заменена ссылкой в Сибирь.
…Великая империя шаталась, чтобы спустя несколько лет рухнуть в обломках и человеческих стенаниях. Те, кто рушил империю, погибнут первыми.
Эпилог. Могила № 446
Случайная встреча
Рождество 1917 года, Берлин. Мировая война еще длилась, но витрины магазинов украшены ветками хвои, шелковыми лентами, детскими игрушками.
