На другое утро, как обычно, посыльный принес от Мюллера корзину свежих роз. Татьяна Леонтьева взяла две розы, спрятала в платье браунинг и спустилась на веранду к завтраку. Она подошла к улыбавшемуся ей Мюллеру, вежливо поклонилась и ласково сказала:
— Петр Николаевич! Спасибо за свежие розы, человек вы прекрасной души. Если я полюблю кого-нибудь, то только такого, как вы. А теперь я вынуждена прервать ваш завтрак и привести приговор. Вы допили вино? Тогда прощайте, мой друг! — Неспешно достала браунинг и выпустила в старого Мюллера весь заряд. Когда старик свалился замертво, убийца положила на него две розы.
В швейцарской тюрьме она повесилась.
Смертный приговор
Татаров тем временем продолжал бурную деятельность. Он сумел проникнуть в ЦК партии. Теперь ему стали доступны большие секреты и немалые деньги, но, в отличие от Азефа, он не умел просчитывать свои ходы и заглядывать в будущее. По простоте душевной он сдал полиции всех, кого знал. Более того, ходил в тюрьму на опознание арестантов. Это было серьезной ошибкой.
В последние дни марта департамент широким неводом с мелкими ячейками прошелся по тем местам в Петербурге, где водились эсеры, и почти всех отправили на нары. На свободе остались член ЦК Татаров да заслуженный партиец по фамилии Тютчев, ну, понятно, и те, кого Татаров не знал.
Азеф без всяких затруднений решил ребус, который сам много раз составлял в соавторстве с охранкой: «Кто выдал? Тютчев вне подозрений, и он оставлен в видах охранения агентурного источника. Какого? Он дружил с Татаровым, стало быть… — Азеф рассмеялся. — Конкурент мне нужен, как лягушке аэроплан!»
Азеф догадывался, что в своих доносах Татаров не забыл и его упомянуть, а в этом случае его, Азефа, пребывание на свободе становилось подозрительным. Но главное, Азеф употребил много усилий, чтобы сплотить развалившийся было боевой отряд, ибо такой отряд придавал Азефу вес в партии и находился под контролем департамента. Теперь снова приходилось начинать почти с нуля и при этом отчаянно лавировать между охранкой и боевиками. Не выдать — поставить себя под подозрение в двойной игре, выдать — понизить свои фонды. И вся эта большая головная боль только потому, что завелся в руководстве партии доносчик. Следовало неотложно принимать операционные меры, но делать все следовало осторожно.
* * *
Беда не приходит одна.
8 сентября 1905 года к некоему эсеру по фамилии Ростковский явилась дама под таинственной вуалью, передала письмо и поспешила скрыться на пролетке. Ростковский прочитал письмо и был ошарашен его содержимым. По невероятному совпадению к Ростковскому заглянул Азеф. Тот протянул подметное письмо:
— Иван Николаевич, вот, возьмите, пусть ЦК разберет… Тут много подробностей из жизни партии, осведомленность такая поразительная, что мурашки от ужаса по спине бегают. И еще написано, что «партию социалистов-революционеров предают два провокатора. Один бывший ссыльный, выходец из семьи церковного иерарха Т., а второй — Азиев, инженер». Кто такие?
Азеф с наслаждением пускал в потолок сигарный дым и с улыбкой отвечал:
— «Т.» — это Татаров, а «инженер Азиев» — это я.
Неспешно докурил сигару, поговорил о пустяках и спокойно отправился… в Департамент полиции. Здесь, в кабинете Рачковского, размахивая жутким документом, Азеф кричал:
— Каких негодяев вы держите в департаменте? Почему всякому встречному известны совершенно секретные материалы? Вы в состоянии понять, что для нас с Татаровым это смертный приговор?
Рачковский шумно выдохнул и верный привычке уходить от неприятной темы живо ответил:
— Но вы, но вы, Евно Филиппович, какой молодец, проявили завидное хладнокровие! Эта выдержка вас спасет. Надо тщательно обдумать ответы на любые вопросы партийных товарищей и срочно, срочно с письмом ехать в Женеву. Наступление — это лучшая, так сказать, оборона.
Азеф нервно выхватил из рук ненавистного Рачковского письмо и прошипел ему в лицо:
— Что мне делать, без вас знаю! Вы лучше в охранке займитесь порядком. — И долбанул дверью.
Высшая мера
Азеф срочно поехал в Женеву. В Центральном комитете состоялось срочное заседание. Азеф протянул письмо Брешковской:
— Катерина Константиновна, огласите!
Старушка вынула из почтового конверта листок, натянула на нос очки в тонкой серебряной оправе и сиплым, прокуренным голосом «огласила» письмо, прочла заключительный абзац:
— «Вы удивляетесь арестам? Так здесь нет ничего особенного, потому что на свободе и с большими деньгами во всех карманах Николай Юрьевич Т. Разве вам тоже жить не хочется? Так пусть живет этот нахальный провокатор. А еще один, упомянутый выше, ваш руководитель инженер Азиев. Они с бабами гуляют, а вас вешают. Доброжелатель из департамента». — Брешковская поверх очков обвела взглядом присутствующих. — Что, товарищи, скажете?
Начались горячие дебаты, которые завершил Гоц:
— Товарищи, в письме есть три главных аспекта. Первый, самый страшный: департаменту известна вся подноготная нашей деятельности. Ощущение, что мы живем в аквариуме, а за нами наблюдают и издеваются. Второе: сопоставив все обстоятельства, приходишь к выводу: Татаров действительно предатель. Третий аспект: называя Ивана Николаевича «доносчиком», департамент рассчитывает на нашу наивность. Более того: желая придать этому обвинению больше основательности, жертвует действительным провокатором Татаровым. Но нас, воробьев стреляных, на мякине не проведешь. — Повернулся к Азефу: — Иван Николаевич, вы нам стали еще ближе и дороже, позвольте обнять вас…
Азеф равнодушно махнул рукой:
— Меня уже не удивишь старым полицейским приемом, а вот над Татаровым необходимо учинить следствие. Предлагаю включить в комиссию Савинкова и Чернова, и срочно вызывайте в Женеву Татарова. Действуйте справедливо и с революционной беспощадностью. А я поеду пока в горы, подлечу расшатанные нервы… — И, забрав из кассы пять тысяч рублей, в тот же день отправился подышать чистым воздухом и обдумать свои дальнейшие ходы. Играть против трех соперников — боевиков, департамента и доносчиков — делалось все труднее.
* * *
Рачковский, малость покумекав, решил сдать Татарова и ни словом не предупредил его о подметном письме. Татарова, между прочим, уже вызвали в Женеву. Следствие продолжалось недолго. Умный Савинков ставил прямыми вопросами Татарова в тупик. Тот путался, краснел и под конец допроса расплакался, но вину не признал. Он промямлил:
— У меня папа в Варшаве болеет, я не могу надолго задерживаться… А коли правду желаете знать, так будьте известны: да, да, в партии есть предатель. Это Азеф-Виноградов!
Чернов сурово сдвинул брови:
