Лопухин неестественно горячо отозвался:
— Прекрасно, это прекрасно! Вы должны… мы все должны охранять нашего дорогого, горячо любимого Вячеслава Константиновича. Это надежный слуга государю, славный, душевный человек! — Но вдруг резко сбавил тон, усадил Азефа на стул, сел рядом, бросил короткий взгляд на дверь и негромко сказал: — Но, охраняя министра, вы ни на секунду не должны забывать о собственной безопасности! Ваша жизнь, ваша служба в качестве секретного агента — дело наиважнейшее. Лучше иной раз в чем-то дать потачку социалистам, чтобы не вызвать у них подозрений. Но мне ли вас учить, не так ли? — И по-мальчишечьи подмигнул. — Когда мы произведем благодаря авто аресты, террористы начнут вспоминать: «Кто нам ловушку подстроил, кто сказал, что надо купить авто? Ах, это наш уважаемый Иван Николаевич! То-то о нем давно слухи ходили!»
Азеф понял: он как секретный агент гораздо нужнее Лопухину, чем Плеве как министр МВД. Или другой, более страшный вариант: если террористы устранят Плеве, то Лопухин не возражает! В обоих случаях в проигрыше — министр.
Лопухин продолжил:
— Хотите могучий козырь, которым вы сорвете жирный куш, а ваш авторитет в партии вырастет еще больше?
— Любопытно!
Азеф вопросительно глядел на Лопухина. Тот пододвинул Азефу лист бумаги и сказал:
— Диктую, пишите маршруты движения министра! Лучше мы сами подсунем им, чем они начнут прослеживать Вячеслава Константиновича и какой-нибудь умалишенный застрелит дорогого нам министра.
Азеф крайне изумился, но виду не подал, стал записывать.
И Лопухин действительно продиктовал — день за днем! — недельные маршруты передвижения Плеве по городу.
Прощаясь, уперся волчьим взглядом в переносицу Азефа, многозначительно произнес:
— И все-таки России нужны перемены! Мы сейчас с вами пытаемся удерживать крышку кипящего котла. Пар надо выпускать…
Азеф сказал то, что приберег на момент расставания:
— Я стану во главе Боевой организации, но руководить партией эсеров не буду! — Заявил столь решительно, что Лопухин понял: спорить бесполезно.
* * *
Азеф спускался по широкой мраморной лестнице, и мысли, словно громадные валуны, тяжело ворочались в голове: «Какой милый человек Плеве! И как судьба поворачивается против него: презрение так называемой интеллигенции, ненависть революционеров! И вот даже Лопухин… Он явно желает, чтобы Плеве убили! Господи, что за кошмарный мир, где все предают друг друга, где никому нельзя верить! Это ведь скорпионы в банке. Ненависть, интриги, зависть царят повсюду. Как тяжко осознавать это. Увы, Плеве обрекли на смерть. Какое свинство! Надо постараться спасти его. Но как это сделать и не вызвать подозрений?»
Каприз убивать
Приватная беседа
В конце лета 1903 года Азеф прибыл на съезд партии в Женеву. Инициатива была, собственно, некоего Мовши Блюма, человека пустякового, но сумевшего убедить Гоца и Брешко-Брешковскую в необходимости этого самого съезда.
Гоц обрадовался согласию Азефа:
— Лучшего руководителя Боевой организации не найти!
Азеф разместился в гостинице «Насиональ». Ближе к вечеру прогуливался по оживленной торговой улице Коратри. Вдруг услыхал радостный возглас:
— Иван Николаевич, с приездом!
Азефа заключил в медвежьи объятия Виктор Чернов. От главного идеолога партии эсеров пахло дорогим одеколоном и коньяком. После первых приветствий Чернов програссировал:
— Приятная новость для вас! Теперь приехал в Женеву Савинков, этот виршеплет полон боевых идей.
Азеф удивился:
— Почему «виршеплет»? Стихи его прекрасны, они издаются, ходят в списках, за душу берут. Я некоторые даже наизусть помню:
Гильотина — острый нож?
Ну, так что ж?
Не боюсь я гильотины,
Я смеюсь над палачом,
Над его стальным ножом…
Чернов кисло усмехнулся, но примиряюще сказал:
— Хорошо, беру свои слова обратно! Савинков, быть может, стихотворец и хороший, но революционер отвратительный. Он презирает народ и социальный прогресс, он ненавидит саму идею равенства, но он, видите ли, хочет быть террористом. Я его спрашиваю: «Зачем?» А он нагло отвечает: «Ради каприза! Представьте, мне просто приятно убивать!» И все тут. Я только что от него. Разругались, как бабы на одесском Привозе, стыд и срам! Вон его двухэтажный дом с желтой крышей, квартира в нижнем этаже.
— Может, проводите?
Чернов замахал руками:
— Нет, с меня на сегодня хватит! Я был готов задушить Савинкова, когда тот с улыбочкой заявил: «Народ, о котором вы печетесь, — это стадо баранов, которое вас, интеллигентов, затопчет! Стаду нужны не агитаторы, не благодетели с охапкой сена, стаду нужен пастух с бичом!» Такой цинизм! — И Чернов, великий печальник русского мужика, видевший этого мужика лишь в качестве ресторанного лакея, побежал прочь.
Азеф, испытывая острый интерес, поспешил к поэту-террористу.
«Сомкнется желтая глина…»
Судьба наградила Савинкова счастливой внешностью. Это был красивый человек с правильными, словно выбитыми из мрамора, чертами лица, крепкой фигурой, полный аристократизма и с беспредельной, пожалуй, патологической храбростью. На Азефа внимательно и строго глядели два немигающих монгольских глаза. Они словно вопрошали: «Господин хороший, ты не шпик?»
В свою очередь, Азеф с любопытством разглядывал того, о котором с восхищением отзывались и Гершуни, и Аргунов. Азеф спросил:
— Вы хотите принять участие в терроре?
Растягивая слова, с барственной непринужденностью Савинков произнес:
— Да, я желаю убивать.
Азеф удивленно поднял брови, но негромко и подчеркнуто равнодушно произнес:
— Я тоже за террор, но лишь в рамках нашей партии.
Савинков оживился:
— «В рамках»? Какие к черту рамки, когда мы лишаем человека самого дорогого, данного Богом, — жизни? Мне всегда любопытно знать, почему человек готов убить себе подобного? Вот вы, Иван Николаевич, интеллигентный человек с умными глазами, ратуете за террор, за насилие, за кровь. То есть вы готовы на страшное преступление?
— Там, где нет закона, нет преступления.
Савинков замахал руками:
— Э нет, батенька! Это одни пустые звуки, это все равно что в барабан постучать — бум-бум-бум! Законы есть божеские, есть человеческие. И по ним обоим убивать возбраняется. По себе знаю: есть нечто другое — тайное и страшное, запрятанное в черных глубинах души, что заставляет идти на убийство. Сейчас на повестке дня стоит персона Плеве. Я готов в этом вопросе сотрудничать с партией.
