17:30
Я пыталась получить высшее – два года на философском, год в культуре на режиссуре. Екатерина Хромушкина, в девичестве Горяева. Просто девчонка. Рядовая девчонка, таких на групповых фотографиях тусовки восьмидесятых потом, в публикациях, подписывали: «неизвестная девушка». Я себя однажды обнаружила за такой подписью в книге о «Сайгоне». Ничего, смешно. «Неизвестная девушка». Без трёх минут бал восковых фигур, без четверти смерть, с семи драных шкур да хоть шерсти клок. Как хочется жить, не меньше, чем петь, свяжи мою нить в узелок. Башлачёв сегодня привязался, будет крутиться в голове, пока не отрублюсь…
Модных девчонок – они ходили по рукам, которые потом оказались знаменитыми, – было немного, и они сейчас почти все вчистую спились, а я держусь, рядовая неизвестная девушка. Как всякая война, красная волна рока была делом мужским, а мы что, мы санитарки, маркитантки, так, за обозом. Ну, и орать на концертах. После совместного распития спиртосодержащих смесей нас охотно употребляли, и мы верили, что это и есть та самая Love. Не надо, не плачь, лежи и смотри, как горлом идёт любовь. Лови её ртом, стаканы тесны, торпедный аккорд до дна! Рекламный плакат последней весны качает квадрат окна. Кому я теперь могу объяснить, что за окном восьмидесятых кипел другой воздух? Таким же, как я? Они знают. Пропорция любви и смерти в этом воздухе менялась в течение дня: с утра могло быть – одна четверть смерти на три четверти любви, а к вечеру – наоборот, но кому-то внезапно выпадала одна только любовь, и понятное дело, находились те, к кому в распахнутое окно шла одна смерть. Юрка не хочет слушать Башлачёва, морщится: не моё.
Они не будут слушать твоих песен…
Тут у нас связь времён прервалась, а у меня с родителями обрыва связи не было. Я, скажем, охотно слушала папиного Галича, меня завораживал его гулкий басовитый голос, будто он пел в пустом доме или в пещере, упругие интонации, налитые неподдельным пафосом. Он был дьявольски остроумен к тому же. Но я недавно стала его переслушивать – и что-то стало опадать, как осенние листья. Когда он поёт: «Подвези меня, шеф, в Останкино, в Останкино, где Титанкино, там работает она билетёршею, на ветру стоит, вся замёрзшая…», я ему доверяю безусловно, хотя сама коллизия песни чисто московская, ленинградцу не близкая. Мужчина променял любовь на деньги, женившись на дочке высокопоставленного отца, «у папаши у её дача в Павшине, у папаши топтуны с секретаршею, у папаши у её пайки цековские и по праздникам кино с Целиковскою». Какое ещё там кино с Целиковскою, это для рифмы, само собой, но главное, что криптобуржуазная кодла, сдавшая социализм империализму, плотно кучковалась в Москве. Да не в том суть. Там классный образ, в песне, этой билетёрши, которая «вся замёрзшая, вся продрогшая, но любовь свою превозмогшая, вся озябшая, вся простывшая, но не предавшая и не простившая». Нет, это антикварное – ценное. А вот те сочинения, что про кумирню интеллигентскую, они надрывно-фальшивые. Про смерть Пастернака начинается так: «Разобрали венки на веники, на полчасика погрустнели, как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели…» Что за венки на веники? На какие на полчасика – тысячи людей рыдали. Кто гордился, что Пастернак умер в своей постели? И почему бы ему не умереть в своей постели – его что, собирались сажать? Пальцем не тронули. Исключили из Союза писателей, и это мерзко, не буду возражать, но даже о ссылке речь не шла. «И кто-то спьяну вопрошал за что кого там, и кто-то жрал, и кто-то ржал над анекдотом, мы не забудем этот смех и эту скуку, мы поимённо вспомним всех, кто поднял руку!» Всё лажа. На том собрании не было пьяных и жрущих, это описывается атмосфера какого-нибудь рядового партийного заседания. «Мы поимённо вспомним всех, кто поднял руку!» Настоящий густопсовый большевизм.
И про Зощенко песня вся надуманная, выморочная, будто тот заходит в шалман, в котором сидит шарманщик с обезьянкою и поют «шлюхи с алкашами», в Ленинграде 1949 года, ага. Слова лихо закручены, не спорю. «Были и у Томки трали-вали, и не Томкой – Томочкою звали, и любилась с миленьким в осоке, и не пивом пахло, а апрелем…» В осоке??? А вы любились когда-нибудь в осоке, вы в принципе знаете, что такое осока? Ужасно всё неточно. Но Галич интонацией брал – «я судья!».
А маленькая была – сидела рядом с папой, подпевала. Доверяла им – папе, Галичу. Не надо было доверять?
В горах моё сердце, а сам я внизу.
Из меня ничего не вышло. А, Юрка вышел. Мне скидка положена, я женщина. В нашей русской заповедной роще это ещё работает, хотя финиш просматривается. Женщина, когда она жена и мать, имеет право не иметь треклятых «успехов»…
И не заметила, как заначка моя тю-тю. И что интересно – я раньше слушала музыку на кассетах, на дисках, а теперь мне ничего такого не надо. В голову всё переместилось. Бульон кипит, пора капустку резать, надо сейчас, а то потом хвачу ножом по пальчикам, уж сколько раз было. Порежу овощи, тогда…
Не хочет он учиться, Юрка. Ладно, песни мои ему чужие, но он учиться не хочет, каким-то глубинным нехотением. Может, он что-то предчувствует? Насчёт пользы учения. Потому что… если взять, к примеру, рождаемость. С одной стороны, да, она зависит от разных факторов, экономика, стабильность, ля-ля-ля. А с другой стороны, бабы то рожают, то не рожают, и ничем этого не объяснить. Приметили разве, что перед войной много мальчишек рождается. Идёт волна! Или – не идёт волна.
Почти тридцать лет как волны нет.
Так, теперь томатная паста, уксус, соль-перец. Чеснок мелко порезать, вышла из строя дивная моя чеснокодавилка. Вторая за год! У Галича в «Караганде» – «режу меленько на водку лучок…» – кой хер лучок на водку резать меленько? Его поперёк, кольцами режут. Он вообще резал лук на водку, Галич-то? Небось жена справлялась. «А у психов жизнь, так бы жил любой – хочешь спать ложись, а хочешь песни пой…» Вот это правильная песня.
Интересно, мне уже пора в клинику неврозов или ещё не пора? Может ли человек единолично решить сей вопрос?
Народ мой домашний вернётся часа через три, и у меня есть время порешать загадки жизни. Одна из важных: почему мы всё время наливаем? То есть что я имею в виду. Выпили рюмку. На полчаса по крайней мере опьянения хватит. Через полчаса можно налить другую и сидеть ещё полчаса. Так ведь нет же! Мы наливаем снова буквально через пять минут. И пошло-поехало. Чего мы добиваемся? Чтобы стало «ещё лучше»? Но ещё лучше не станет, мы лишь быстрее напьёмся.
Зачем мы всё время наливаем?
Нет объяснения.
Летом у меня мощный перерыв. Летом я беру детей на дачу, не больше четырёх голов и чтоб не младше семи лет, такой маленький частный пионерлагерь. За деньги, да. При детях не пью – ни-ни. Совесть имеется.
17:50
Любила я Галича и Ленина одновременно, честное слово. Сталина ведь в годы моего детства-юности в их иконостасе не было, его портреты и сочинения дотлевали в пенсионерских квартирах – всюду царил Ленин. Диалектический материализм, исторический материализм, научный коммунизм – ссылки и цитаты только из Ленина.
