Но Москва слишком щедра на такие истории, поэтому спустя несколько месяцев об Ульяне никто и не вспоминал.
А через четыре года она внезапно снова появилась в городе. Все такая же красивая. Немного похудевшая. В свои двадцать два она выглядела максимум на пятнадцать. Впрочем, для модельного бизнеса это скорее плюс. Приобретенная прозрачность, острота коленок и скул начисто убили в ней итальянскую красотку, которую все привыкли в Ульяне видеть. Теперь у нее был более «ходовой», обычный типаж. Изменилась она не только внешне. Была какая-то притихшая и нервная. И куда только делась ее белозубая улыбка, ее громкий смех, ее «свойские» манеры, ее талант быстро сходиться с людьми.
Она сообщила агенту, что брак ее развалился и теперь она намерена вернуться в бизнес. И больше никогда никого не подведет. Если ей поверят и дадут еще один шанс.
Ей поверили. Осторожно начали приглашать на кастинги. Клиентам она все еще нравилась – несмотря даже на то, что теперь Ульяна и не пыталась включить обаяние. Просто молча делала свою работу. На камеру – легко могла эйфорическое счастье изобразить. Но вот как только оказывалась за кадром, вся ссутуливалась, сжималась и скучнела.
Кто-то злорадствовал, кто-то радовался, что она взялась за ум и вернулась, кто-то сетовал, что самые лучшие модельные годы упущены. Но постепенно все привыкли к тому, что Ульяна снова в строю. И что она снова стала успешной. На этом этапе Алена с ней и познакомилась.
И вот в тот вечер Ульяна рассказала ей правду. Никакого брака не было, ни в какую Тюмень она не уезжала. Все эти четыре года она провела в подвале дома, в подмосковном садовом товариществе. Куда запер ее тот самый фотограф Юра. Которого, конечно, на самом деле звали совсем по-другому.
К похищению он готовился несколько лет. Купил домик на краю садового товарищества, завел добрые отношения с соседями. Приобрел репутацию безобидного тихого бирюка. Своими руками обустроил темницу для будущей пленницы. Хорошая звукоизоляция, туалет, душ, скудный свет.
– Он так хорошо все подготовил… Вообще никаких подозрений не возникло. К моменту похищения мы были знакомы почти год. Очень часто было так, что на его съемках никого, кроме него самого и меня, не присутствовало. Лишних людей он не любил. Я к этому привыкла, – Ульяна рассказывала ровно, без эмоций, как будто бы говорила о ком-то другом. – Он просто в очередной раз позвонил мне, спросил про мои свободные даты. Сказал, что будет снимать меня полуобнаженной в снегу. Как будто бы я только что сбежала от маньяка, на моих руках – веревки, на теле – грязь, в глазах – страх. Это меня тоже не напрягло – он любил такие болезненные сюжеты. Мы отправились за город, было утро. Вообще не подозревала я никакой беды. Он держался легко. Мы заехали на какую-то бензоколонку позавтракать. А потом он привез меня в тот дом. И выдал платье, которое я должна надеть. Платье было порванным, скорее лохмотья. Не прикрыть наготу ими даже. Юра сказал, чтобы я разделась догола и надела вот это. Шутил, заваривал для меня чай, держался очень непринужденно. А потом он велел спуститься в подвал. Я решила, что там студия. И больше из этого подвала не вышла – целых четыре года.
– Какой кошмар, – выдохнула Алена. – Он сразу тебя запер? В голове не укладывается…
– У меня тоже, представь себе. Я и в подвале ничего не заподозрила. И даже когда он достал веревки – позволила спокойно себя связать. Юра любил такие приемчики – по-настоящему напугать модель, чтобы она выдала искреннюю эмоцию. Он и раньше так поступал. И фотографии всегда получались просто отличными. Особенными, – когда Ульяна это все произносила, взгляд у нее был совершенно стеклянный. Как будто бы она рассказывала о ком-то другом, не о себе.
– И когда ты поняла, что попала? – Алена чувствовала себя неловко.
Разумеется, у нее и аппетит пропал – даром что на тарелке перед нею лежал недоеденный свежайший омар в колыбели из мелко наколотого льда, и праздничное настроение испарилось. Она не понимала, как следует реагировать. Ей никто и никогда не доверял секретов такого уровня.
– В подвале стояла кровать – красивая, с кованой спинкой. Потом Юра рассказал, что сделал ее на заказ. Кованые розы с шипами. Я с тех пор на розы спокойно смотреть не могу. Недавно один тип подарил мне букет роз. А я руку отдернула, как от жабы… Юра привязал меня к кровати и ушел. Я совсем не нервничала. Доверяла ему безгранично. Но прошел один час, потом другой. Третий. Мне хотелось пить. Да в туалет банально хотелось! В подвале было довольно холодно. А я в каких-то лохмотьях. Связал он меня крепко – руки затекли. Сначала было больно, а потом я просто перестала их чувствовать. Я начала его звать. Но никто мне не отвечал. В тот момент я все еще надеялась, что это просто психологический приемчик. Чтобы получить мою искреннюю эмоцию для съемки. Я решила для себя, что больше никогда работать с Юрой не буду. Он хорошо платил. Но это было уже слишком. Я начала плакать. Кричать. На прикроватной тумбочке стоял будильник. Поэтому я точно знаю, сколько времени провела там совсем одна, связанная. Семь часов! Семь! И вот, когда я услышала наконец его шаги… Когда лязгнул засов и Юра как ни в чем не бывало появился… Я была готова его убить. Я кричала, угрожала, рыдала. А он все это фотографировал. На его лице не было ровным счетом никаких эмоций.
А потом он сел на краешек кровати. Погладил меня по голове. И сказал, что ему очень жаль, что так получилось, но больше мне из этого подвала не выйти. Что я привыкну. И единственный шанс не пострадать – это во всем слушаться его.
Я умоляла, предлагала деньги. Клялась, что никому ничего не расскажу. Но Юра сказал, что деньги его не интересуют. Он давно мечтал, чтобы у него в подвале жила девушка. У него была эта фантазия чуть ли не с самого детства. Девушка должна была быть высокой и худенькой, с точеным лицом. И Юра всю свою жизнь подчинил этому плану. Стал фотографом. За несколько лет втерся в доверие к десяткам моделей. Неспешно присматривал жертву. И наконец встретил меня. Красивую, юную и совершенно беззащитную. Юра хорошо знал, что некому за меня заступиться. Я сама же и рассказала ему о проблемах в семье.
Спустя два дня он заставил меня позвонить в агентство и наврать про предстоящее замужество и Тюмень. Он угрожал мне ножом. Сказал, что у него есть хирургические навыки и он сможет оставить на моем лице шрам – так, чтобы мое здоровье не пострадало, но красота была потеряна навсегда. У него были такие страшные глаза, что я ему поверила.
– У меня правда в голове не укладывается… И ты ни разу не попыталась сбежать?
– Пыталась, конечно. В самом начале, в первый год. Вспоминала все, что я знала о маньяках. От каких-то газетных статей и психологических книг до романа Фаулза «Коллекционер». Пыталась упаковывать записки в прозрачный полиэтилен и спускать в канализацию. Делала вид, что мне плохо, в надежде, что он вызовет врача. Просилась на свежий воздух. Несколько раз он меня выпускал. Правда, рот при этом скотчем заклеивал. Только вот толку не было. Зимой мы выходили, посреди ночи. В такой час в дачном товариществе нет никого. Домики-то вокруг – летние. Круглый год там почти никто не жил. Да и выводили меня всего на пятнадцать минут. Гад нарочно все так устроил – одежду теплую мне не давал. Было почти минус двадцать – я сама просилась обратно.
