Она заснула быстро: было поздно, Лиля очень устала.
И во сне к ней пришла тетя Оксана. Наконец пришла.
Она выглядела такой же, как перед смертью. Измученной. Почти бестелесной. Но Лиля, научившаяся угадывать по выражению лица поступающую боль, видела: тете Оксане не больно. Ей больше не больно.
Лиля обняла ее, прижалась, как не прижималась давно.
– Мне так страшно… Миленькая моя, родненькая, мне так страшно…
– Я понимаю, доченька моя. Но что же поделаешь. Это твоя судьба. Отец пытался тебя спасти. Он выиграл для тебя время. Дорогую цену заплатил. И продолжает платить. Он же не сказал тебе, как платят шаманы за подобные проступки перед своими людьми. В каких муках он умирать будет… Мои муки по сравнению с этим – ничто. Будет умирать, как колдуны, душу дьяволу продавшую, а ведь его душа чиста, только любовь к тебе – его слабость, и ради этой слабости он пошел против долга. За это будет наказание. Не избежать. И он знает. Но он смог сделать так, что ты выросла. И сила в тебе копилась, нерастраченная.
– Я должна пройти посвящение? Это правильно?
– Да. Это правильно.
– Я смогу приручить Железное Сердце и спасти от него людей?
– Я не знаю, милая моя. Вот этого мне не дано знать. Но ты должна пройти посвящение. Сила твоя растет. Если сейчас ты не получишь возможность ею управлять, то потом… будет что-то плохое.
– Что?
– Я не знаю. Я на другом берегу. Я в другом мире. В твой мир мне пути нет. Только любовь моя к тебе – мост через реку… И я немного могу чувствовать, что для тебя хорошо, а что нет. Хорошо, если отец посвятит тебя. Хорошо, если ты овладеешь своей силой. Но что будет потом? Хорошее или плохое? Я не знаю… Знаю только: если силой не овладеть, будет только плохое.
– А этот… Железное Сердце… Он откуда?
– Из ада. Мы так называем. Другие – иначе. Но ад один.
– А ты в раю?
– Можешь называть это так. Просто все не выглядит, как представляют себе люди и как представляла я… Но нет небытия. Есть вечность. И разные пути. И возможно, я снова вернусь. А может быть…
– Что?
– Я не могу тебе сказать. Пока не окажешься здесь, многого лучше не знать. Те, кому сказали, сходили с ума. Становились религиозными вождями, но приносили больше зла, чем добра. А ты, моя Лиличка, сама доброта. Я не хочу, чтобы через тебя пришло зло.
– Не отпускай меня. Пожалуйста, побудь еще.
– Давай ляжем вместе? Как в детстве, когда ты болела?
– Давай. Спасибо…
Лиля спала и понимала, что спит, понимала, что видит сон, но он был настолько яркий и осязаемый! Тетя Оксана лежала рядом с ней, обняв ее, как маленькую, и гладила ее по спине, пока Лиля не погрузилась в глубокий сон без сновидений.
На следующий день Лиля узнала, что график съемок скорректировали и уплотнили и свободная неделя у нее наступит почти через месяц.
Отец хотел, чтобы Лиля взяла отгул на работе. Он не понимал, что она просто не может прервать съемки, уйти… Это погубило бы ее карьеру. Навсегда. Она пока еще не звезда, чтобы позволить себе такие капризы. Да и звезды в наше время не рискуют, слишком много появилось тех, кого называют звездами, и ни одна из них не является незаменимой, единственной и неповторимой, ни одна из них не Вера Холодная и не Любовь Орлова, не Грета Гарбо и не Вивьен Ли. А уж Лиле карабкаться и карабкаться до современного звездного статуса.
– Железное Сердце убивает людей. Каждый день твоей работы будет оплачен чьей-то жизнью, – в конце концов сказал он то страшное, о чем она думала, но боялась услышать.
Лиля проплакала целый вечер, не спала ночь, а наутро позвонила на студию и сообщила, что у нее грипп. Вызвала врача, описала симптомы, отсутствие температуры объяснила якобы принятыми жаропонижающими средствами… Она еще надеялась, что, если у нее будет оправдание в виде больничного, может быть, ее простят. Люди же болеют… Хотя она знала, что пытающиеся пробиться к славе актеры не являются на съемки только в случаях особо тяжелых.
«Может, отец научит меня чему-нибудь такому, чтобы я околдовала продюсера? Стала его женой – и тогда никаких проблем с ролями», – думала Лиля, собирая рюкзак.
И сама себе отвечала: «И не надейся, голубушка. Скорее всего, после этой эскапады ты будешь мертва. Если эта тварь существует, тебе с ней не справиться… А если она не существует, почему я согласилась ехать с ним? Зачем? Потому что хочу побыть с отцом, понравиться ему, любви хочу, чтобы хоть кто-то любил и ценил?»
Лиля подошла к книжной полке, взяла в руки фото тети Оксаны, прикоснулась губами к холодному стеклу. Протерла рукавом. Поставила обратно.
Что одиночество – не страшно, а даже приятно, рассуждают те, кто одиночества не знал. Они ставят знак равенства между одиночеством и чувством свободы. Они не знают, как это тяжело, когда никто тебя не любит и тебе некого любить.
В старом советском фильме по книге Бориса Васильева «А зори здесь тихие», который очень любила тетя Оксана, Лиля больше всего из пяти погибших девушек жалела Галю Четвертак. Воспитанницу детского дома, самую нелепую, совсем неподходящую в солдаты, трусиху, закричавшую: «Мама!» – и побежавшую, как заяц, через лес, под немецкие пули… Галю, которую совсем, совсем никто не любил, которая никого не любила. Все остальные знали любовь – родительскую, мужскую. Даже у некрасивой Сони Гурвич был юноша, который подарил ей книжку стихов Блока. У Лизы Бричкиной – родители и пусть короткая, но все же любовь к Васкову. У Риты и Жени так просто роскошно по эмоциональным меркам: и родители, и любовь большая, у Риты еще и ребеночек. А у Галки – никого, никого! Сейчас Лиля чувствовала себя Галкой Четвертак, собирающей вещмешок, чтобы идти в поход, в бой за светлые идеалы, за чужих людей, которые о ней и не узнают. Так хочется, чтобы кто-то любил. Тетя Оксана во сне сказала, что отец ее любит. Доказать ему, что не зря он принес эту жертву, не зря оставил ее, Лилю, в живых, и вызвать еще больше любви.
А может, они еще смогут победить и уцелеть?
Глава 19
Отец ждал ее в нанятой машине. Ехали долго. Молчали. Он снял гостевой дом в какой-то деревне. Зимой дом чаще пустовал. Была бы еще рядом река, могли бы приезжать любители подледного лова. А рядом – только лес.
Отцу нужен был лес.
Лилю укачало в дороге, она боялась, что ей придется прямо сразу, в темноте, на ночь глядя идти в лес, в таком состоянии она точно не сможет сделать все правильно, так, как надо, и у них с отцом ничего не получится. Но отец привел ее в дом, где даже имелся душ с нагревателем и маленькая кухонька. И пока Лиля принимала душ и устраивалась в отведенной ей комнате, он варил на кухне какое-то зелье в кастрюльке, что-то напевая странным, не своим, горловым, дребезжащим голосом. От этого пения Лиле стало удивительно спокойно. Хотелось в это пение завернуться, как в теплое одеяло, и уснуть. Наверное, какие-то детские ассоциации, когда она еще чувствовала себя защищенной. До того как ее бросили на пороге дома малютки.
