Глава 13
Стасик Тимофеев знал про женщин все. Все плохое и очень немного хорошего. Хорошее заключалось в том, что некоторые женщины были красивы, желанны и могли бы доставить ему удовольствие, о котором он грезил в одинокие свои, липкие ночи. Плохое заключалось в том, что это удовольствие, которое они по самой природе своей просто обязаны были давать, потому что им совершенно бесплатно досталась и гладкая кожа, и точеная фигура, и искрящийся радостью взгляд, и упругие грудки, и стройные ножки, и то, что между ног, жаркое, тесное, нежное, желанное, – все это досталось им от природы, то есть бесплатно, но они всем этим не желали делиться, не желали отдавать тому, кто имел полное право взять: мужчине. Он хотел их, а они отказывали, хотя не имели никакого права, ведь природа так устроила, что их тела приносили удовольствие мужчине, значит, они должны отдавать тела мужчине, а они не желали, они кокетничали, насмехались, тянули время, они хотели ухаживания и подарков, замуж и детей, они сопротивлялись и кричали… Мерзкие, продажные твари, гадины тупые, они не просто не хотели: они его не хотели. Они не могли понять, не могли оценить его.
А ведь он был талантлив, он обладал душевным богатством, которым мог бы поделиться с одной из них, с той, которая оказалась бы достойна! Да, он был талантлив, мамочка всегда говорила: «Стасик очень талантливый, очень одарен от природы, и потому не может выбрать пути, что талантлив многогранно и все пути для него открыты…» Мамочка была единственной женщиной, которую Стасик и любил, и уважал. Она была мудрая. Она его ценила. Она о нем заботилась. Она всегда ему все прощала. Она объясняла его неудачи тем, что все вокруг Стасику завидуют, что ему занижали оценки в школе, что его нарочно «заваливали» на экзамене в институте, а работать с такой хрупкой душевной конституцией в наши-то звериные времена – нет, невозможно, чтобы Стасик работал, его искалечат духовно, его разрушат… К счастью, были деньги, мама получила в наследство две квартиры, от своей свекрови и от бездетной старшей сестры, мама сдавала эти квартиры, и жили они со Стасиком неплохо, хотя не так роскошно, как ему следовало жить: у него был вкус к шикарной жизни, он мог бы получить от этой шикарной жизни куда больше наслаждения, чем все те, кто на самом деле жил такой жизнью, все эти, в телевизоре и в глянцевых журналах, он был тоньше и чувственнее их, они просто пили, жрали, трахали телок, а он бы смаковал вино и изысканную пищу, и он наслаждался бы телами красивых женщин, по-настоящему наслаждался, в отличие от этих, которые неспособны на наслаждение…
Но красивые женщины не хотели Стасика, она хотели денег, они были тупые стервы, продажные, гнусные. Мамочка соглашалась: «Да-да, тупые стервы, все до одной – проститутки, они недостойны чувств». Да, чувств-то недостойны, но хочется, как же их хочется! Вот и приходилось ему проводить ночи, листая глянцевые журналы и ублажая себя над фото какой-нибудь гибкой красавицы… Потом он чувствовал себя грязным, мерзким. А виноваты были они. Природа дала им красоту, дала бесплатно, и отдавать ее желающим они должны были бесплатно, просто отдавать, не заставляя ухаживать за собой, или покупать им дорогие подарки, или еще что-то для них делать. Не всем желающим, конечно, но достойным. Они должны же отличать достойных. Раньше женщины чувствовали, отличали. Раньше, когда женщины еще не остригли волосы, не надели брюки, тем самым отрезав себя и от земного, и от небесного источника Вечной Женственности, когда женщины хранили себя до свадьбы невинными и покорялись во всем мужчине. Они чувствовали, кто достойный, и отдавались ему инстинктивно, чтобы иметь от достойного детей. Правда, детей Стасик не любил и не хотел, он хотел только секса с красивыми и покорными женщинами, и он не хотел, чтобы они хранили невинность до свадьбы, потому что не хотел жениться, ему нравилось жить с мамой, но ему бы хотелось, чтобы они хранили невинность до встречи с ним, ему бы хотелось быть первым, исключительным, с чистой девушкой, дрожащей от страха, сжимающейся и вскрикивающей от боли, – как это, наверное, сладко! Он представлял это и сам себя стискивал почти до боли, до боли…
Конечно, были еще обычные, не слишком красивые женщины, толстые или сутулые, с серыми плоскими лицами, прыщавые, с редкими сальными волосенками, или старые (после тридцати точно уже выходят в тираж), и Стасик не хотел таких женщин, он их просто не видел, они были как тупое свинорылое стадо, передвигающееся по улицам и мешающее ему встретить тех, гибких, длинноногих, большеглазых, с атласной кожей и шелковистыми волосами, тех молодых и красивых, которых он хотел.
Поэтому все его свидания проходили в воображении.
Все его красавицы жили на страницах журнала или на экране телевизора.
Стасик умел анализировать свои чувства и понимал, что ему хочется изнасиловать одну из них. Нет, на самом деле он просто хотел взять то, что имел по праву мужчины, одаренного и талантливого, избранного мужчины, которому в древние времена красавицы сами предлагали бы свое девство… Но сейчас были не древние времена и то, что он хотел сделать с этими женщинами, называлось «изнасилование».
Это слово тоже звучало сладко. Лопалось во рту сочным экзотическим плодом.
Он много читал про изнасилования. Он много фантазировал. Потом начал планировать.
Стасик всем делился с мамой. Поделился и этим. Она испугалась, даже побледнела, а губы сделались голубыми: так всегда бывало, когда она пугалась за него… Да, она боялась, что его поймают.
Она понимала его, она тоже считала, что несправедливо, что он не может взять то, что хочет. Они начали планировать вместе: Стасик и мама. Его мама была ветеринаром. Несмотря на возраст, она еще работала в платной клинике. У нее был опыт, она любила животных, она была отличным диагностом. Ее ценили. К тому же платили хорошо. А деньги лишними быть не могли, Стасику нужно было столько всего, да и копить нужно на то время, когда ее не будет рядом, а Стасик по-прежнему будет нуждаться в хорошей еде, красивой одежде, новых гаджетах, вдохновляющих путешествиях и хороших машинах. Да, мама работала. В клинике. Пусть в ветеринарной, но все же в клинике… Мама смогла достать ему лекарства. Миорелаксант и снотворное. Снотворное надо было колоть дважды. Второй раз – когда упадет и отключится: найти вену и вколоть, чтобы отключилась надолго и можно было ее связать и куда-то увезти в тихое место. А вот первый укол можно было сделать внезапно, даже через одежду.
Первой была не фотомодель и не актриса, а необычайно красивая девушка из соседнего дома, на которую Стасик любовался, с которой пытался познакомиться, но тупая тварь не пожелала знакомиться, и вообще оказалось, что она встречается с каким-то юнцом-мотоциклистом. Стасик был глубоко разочарован, но все равно мечтал о ее коже молочной белизны и сливочной нежности, о ее острых, дерзко торчащих грудках, о ее по-детски пухлых, нежно-розовых губах, о ее длинных блестящих волосах – намотать их на кулак, и запрокинуть ей голову, и кусать ее в шею, в белую, белую шею, когда он будет брать свое… Свое! На что он имеет право потому, что мужчина, потому, что достоин! Достоин даже лучшего, чем эта блондиночка, глупая школьница, у которой все мысли о ЕГЭ и этом мотоциклисте. Но он все же хотел ее, а она жила близко, и на ней можно было потренироваться.
