– Ничего он не знает, твой врач… Это наказание мне за то, что позволила злому духу за язык себя дернуть. Он говорил, что тогда я умру страшной смертью. Вот я и умираю.
– Кто – он?!
– Если скажу – буду умирать долго. Смерть буду звать, а она обо мне забудет. Заживо гнить буду. От боли выть буду так, что голос сорву. Но боль не уйдет, и так будет долго, долго, – шептала тетя Оксана, глядя куда-то в пространство безумными от ужаса глазами.
И Лиля понимала, что это не бред больного. Это какая-то страшная правда, до которой она почти додумалась в одиннадцать лет.
Быть может, отец отравил тетю Оксану? Но кто слышал их тогда? Может, квартира на прослушке?
Разумеется, ни в каких злых духов Лиля не верила. В отца-бандита – запросто. В яд – тоже. В «жучки» в каждом углу – да. Как в фильме про мафию, только хуже.
Но злые духи? Их не бывает.
На третий курс «химии» они с тетей Оксаной не согласились. Тетю Оксану разрешили забрать домой, чтобы она отдохнула и подготовилась морально продолжать лечение, но МРТ показывал, что все плохо, что метастазы увеличиваются, что химия только лишила тетю Оксану волос и испортила ей печень, и все, одни мучения и никакой пользы. И тетя Оксана так абсолютно верила в свою смерть, что они с Лилей решили: все, больше никакой больницы.
– Я всегда хотела жить в сосновом бору у моря. Я бы хотела умереть в таком месте, – сказала тетя Оксана.
Лиля нашла такое место в Латвии. Дом с несколькими квартирами, которые хозяева сдавали туристам. Одна квартира на первом этаже была оборудована всем для инвалидов: устройство, опускавшее бессильного человека в ванну и поднимавшее, биотуалет у кровати, пандусы для инвалидной коляски. В эту квартиру и въехали Лиля с тетей Оксаной. Она старалась не просто прожить каждый из дней с тетей Оксаной, а впитать его в себя.
– Расскажи мне хоть что-нибудь. Что можешь, – попросила Лиля, когда они сидели на пляже и смотрели на море.
Лиля – на коврике, сквозь который чувствовалась прохлада и влажность песка, но все равно это было приятно. Тетя Оксана – в инвалидном кресле и закутанная в плед: она все время мерзла. А ведь было тепло. Нежное прибалтийское солнце ласкало их лица. Море плескалось и сверкало. Кричали чайки. Пахло соснами и солью.
Тетя Оксана каждый год возила Лилю отдыхать к Средиземному морю. Потому что оно теплое, потому что ребенку нужно солнце и качественные фрукты, водяные горки и прочие увеселения. Но как же, оказывается, может быть прекрасно холодное море!
– Я ничего не могу. Расскажу – буду умирать в муках. А мне и так больно, Лилечка. Дышать иногда совсем не могу… Потом отпускает. Но болит все. Кожа болит. Кости болят. Хочется, чтобы побыстрее кончилось…
– Ладно, не надо, – вздохнула Лиля.
– Нет, наверное, все же надо. Даже если потом умирать буду в муках… Я же люблю тебя, как родную. Больше, чем родную. Ты должна быть предупреждена.
– Не надо, тетечка Оксаночка! Я зря попросила!
– Я мало скажу. Может, простит и пощадит… Твой отец – не простой человек, а колдун. Не перебивай, слушай: колдуны существуют. На севере их особенно много. Называется шаман. Но по сути – колдун. Он тебя отдал в дом малютки, чтобы спасти от чего-то такого, о чем я не знаю. От духов злых. Духи существуют. Добрые есть, злые есть, и злой дух дернул меня за язык, чтобы я в первый раз сказала… А сейчас по своей воле говорю. По своей! – тетя Оксана закашлялась и кашляла так долго, что Лиля подумала: «Все, это конец, вот сейчас она задохнется и умрет, вот сейчас…»
Но тетя Оксана справилась. Сделала долгий свистящий вдох. Потом еще один. Отдышалась и продолжила:
– Я к нему приехала, чтобы лечиться от бесплодия. Очень ребенка хотела. Долго копила, все мамины золотые украшения собрала. В долг взяла. Я сама из Норильска родом. Я лечилась у врачей долго, а потом одна врачиха пожалела меня и шепнула, что есть такой человек… Далеко ехать, дорого платить, живет в чуме, как дикарь, но лечит что угодно. А он мне сказал, что всего, что собрала я, не хватит, чтобы оплатить такое сложное лечение, это тело мое изнутри омолодить надо, матку мою заново вырастить. Долго и дорого это. У меня ж там одни рубцы. Но я могу стать матерью девочке, которая не знает, что она его дочь. И жить буду в Москве, и денег будет в достатке, и не работать никогда, а только любить ребеночка и воспитывать. И условия-то всего два: молчать о договоре, всегда молчать о том, что ты его дочь, ни разу вслух не произнести ничего из того, о чем мы с ним говорили, а второе – если не полюблю тебя сразу, как свою, отказаться от договора. Он заплатил мне. Много. Сразу. И сказал, что если я не полюблю тебя, то деньги возвращать не надо. Только и брать тебя не надо. Другую найдет. А если из алчности возьму тебя без любви – он почует и сделает так, что умирать я буду в муках… Но я так истосковалась по ребеночку! А ты вышла ко мне – крепышка такая румяная, серьезная, и когда я обняла тебя, и подняла – тепленькая, тяжеленькая, ребеночком пахнет, мне так нравилось всегда деток на руках держать и в макушку целовать, и как пахнут они, не как взрослые, а как ангелы… Я с трудом тебя в первый же день из рук выпустила. И я любила тебя, Лилечка, я так тебя любила все эти годы! Я жалею, что сама, по своей глупости, нашему счастью положила предел.
– Это не ты, – мрачно сказала Лиля. – Это он.
– Он предупреждал.
– Он жестокий ублюдок.
– Не говори так! Лиля, не говори так, он отец твой, и он очень сильный, очень страшный! – взмолилась тетя Оксана.
– А я не боюсь, – сквозь слезы сказала Лиля. – Пусть и мне рак пошлет. Пусть убьет. А я все равно говорю: не прощу тебя, папаша, за то, что матери меня лишил. Потому что тетя Оксана для меня – мама, другой не было.
Лиля захлебнулась слезами и некоторое время плакала молча. Потом вытерла лицо. Подставила ветру, который стал сильнее и холоднее. Сидела и слушала, как плещет море и как тяжело, хрипло, с натугой дышит тетя Оксана.
– Лиля, смотри! – прошептала вдруг тетя Оксана. – Смотри, что это там, у кромки воды? Желтое, золотое… Лиля, это янтарь!
– Нет здесь никакого янтаря, выловили весь.
– Да посмотри ты!
Лиля пригляделась – и правда, из влажного темного песка торчал полупрозрачный, медового цвета камень. Она вскочила, подбежала, схватила… Янтарь! Нет, если бы она увидела его в городе, она бы приняла за подделку, так красива была эта почти симметричная капля застывшей смолы, полностью прозрачная, безо всяких насекомых внутри – просто капля размером с ладонь Лили.
Лиля подбежала к тете Оксане и вложила янтарь в ее бессильную, холодную руку.
– Море, – прошелестела Оксана. – Подарило… На прощание… Мне подарило… А я оставляю тебе. Ничего своего у меня не было. Все от него. А это – мое. Я увидела. Пусть тебе будет – на счастье.
– Нет, пусть он будет тво… – начала было Лиля, и вдруг тетя Оксана приоткрыла рот и оттуда хлынула алая пенистая кровь.
