Я прыгнула в черное такси. На телефон пришло сообщение от одной из моих ближайших подруг, Полли. Она была моим верным другом еще с университетских времен. Полли спрашивала, как дела у Рэйч. Пока сестра лежала в больнице, Полли постоянно поддерживала меня, бросала свои дела, чтобы выпить со мной, утешала и отвлекала от тревожных мыслей. Дружба с Джейн создавала у меня утешительное ощущение собственной истории, а двадцатилетняя дружба с Полли была моей надежной опорой. Я писала Полли обо всех событиях моей жизни. Описывала странные спальни, где просыпалась. И собственные отвратительные поступки.
Но об этом написать я не могла.
Некоторые люди, когда им звонишь, сразу же отвечают. Полли была таким другом.
– У Рэйч рак, – сказала я и заплакала. Я плакала всю дорогу до больницы.
Пожилой таксист посмотрел на меня в зеркало и быстро отвел глаза.
Полли тоже заплакала.
– Рэйч справится, – сказала она. – Все будет хорошо.
У меня не было другого выхода, кроме как поверить ей. Другого выхода не было.
Когда я приехала в больницу, Адам и мама сидели у постели Рэйч. Рэйч была в розовом больничном халате, светлые волосы стянуты в неаккуратный хвост, глаза слегка остекленели от диазепама.
Я подбежала, чтобы обнять ее. Я собиралась не плакать, но у меня ничего не вышло. Скрыть что-то от сестры я никогда не могла.
– Все плохо, Эм, правда? Рак… – сказала она со спокойствием, которое меня поразило.
Она смотрела на меня знакомыми васильково-голубыми глазами под безумно идеальными бровями. «Отличные брови, мэм», – как-то шепнул ей мерчендайзер духов в нью-йоркском магазине, прежде чем брызнуть на нее парфюмом. И с тех пор мы постоянно твердили эту фразу друг другу.
А еще мы называли друг друга «Си». «Увидимся позже, Си», «Люблю тебя, Си». Эта буква заменяла другое неприличное слово, то, что угрожало чувствам, а не жизням. Мы подхватили его из книжки моего друга, комика Дэвида Баддиэла: так главный герой называл своего брата.
Мне хотелось обнять Рэйч и сказать: «Ну же, Си! Все будет хорошо!» Но сейчас это прозвучало бы фальшиво и неправильно. Я не знала, как разговаривать с сестрой, когда ей только что сообщили, что у нее рак. Я не могла называть ее «Си». Это было неправильно.
После диагноза работники больницы стали относиться к нам с особым почтением. Они выделили Рэйч отдельную палату, чтобы Адам мог остаться с ней и чтобы не тревожили другие пациенты. На ее телефон постоянно приходили сообщения от друзей. Все знали, что она в больнице, но не догадывались, насколько это серьезно. «Как дела?», «Надеюсь, все хорошо?» Каждое сообщение заканчивалось смайликами с поцелуями. Я попыталась представить, каково это – пребывать в таком счастливом неведении. Гадкий вирус. Какая-то инфекция, которая уложила Рэйч в постель.
Рэйч попросила меня перезвонить кое-кому. Я согласилась. Я хотела быть полезной, чтобы изгладить из ее памяти все те случаи, когда кричала на нее. Чтобы заставить ее забыть, как я украла ее плеер и три месяца не признавалась. Чтобы загладить свою вину, когда я отказалась подвезти ее во двор дома и высадила на улице, «потому что там трудно развернуться». А ведь тогда у нее были тяжелые сумки. И мама была с ней. Как я могла совершить такой чудовищный проступок?!
Мама жизнерадостно щебетала о родственниках по отцовской линии, которые победили рак. Мы не говорили о тете Джулии – ведь она умерла от рака, когда ей было столько же, сколько Рэйч. Мама была вне себя. Она никак не могла смириться с тем, что в этом мире ее логика может не сработать.
Я звонила друзьям Рэйч, одному за другим. Все были поражены. Некоторые пытались рассказать что-то вдохновляющее, истории успешной борьбы и победы над раком. Мы все поступаем так, когда с кем-то случается что-то плохое. Мы вытаскиваем из памяти что-то подобное, чтобы выразить сочувствие. Но мы не понимаем, что новый мир другого человека не принимает чужие истории. Одна подруга сразу же сказала: «Сегодня рак успешно лечится! Ей будут делать химию?»
Целый час я гуглила информацию по ключевым словам «печень» и «рак». Я нашла статьи, которые начинались со слов: «Если рак распространился на печень, то прогноз неутешителен». И еще слова «пятилетняя выживаемость». Я вычеркнула эту информацию из разума. Фрэнк всегда запрещал мне читать рецензии, и я решила относиться к раку как к сетевому троллю. Я просто «заблокировала» его.
У нас были преимущества. Рэйч всего сорок три года. Она здорова, никогда не курила, очень мало пила – возможно, мы поймали болезнь вовремя. Она вполне может стать лучезарным примером, человеком, историю которого приводят в пример, чтобы вселить надежду.
Рэйч попросила еще диазепама. Я вскочила и направилась к сестринскому посту. Кроссовки мои поскрипывали на виниловых напольных плитках. Я отдернула тонкую белую шторку. Сестра что-то писала за столом. Я попросила дать Рэйч еще диазепама.
– Извините, но с момента последней таблетки прошло слишком мало времени, – ответила сестра. – Мы должны следить…
– Ей только что сказали, что у нее чертов рак. У нее двое детей. Немедленно дайте ей наркотик, – произнесла я не своим голосом. Немедленно дайте ей наркотик. Это было ужасно. Но мне не было дела, что подумают обо мне люди.
Женщина посмотрела на меня с сочувствием, и я поняла, что только что выругалась в присутствии постороннего человека.
– Извините за несдержанность…
– Это нелегко, – спокойно ответила сестра. – Это тяжелое время для всех вас.
Она протянула руку и погладила опушку моего кардигана из искусственного меха. Я не снимала его пять дней. Это была моя униформа. Однажды я прочитала, что Стив Джобс носил одну и ту же одежду несколько дней, чтобы не задумываться над повседневной рутиной. Оказалось, что у гениев и напуганных людей много общего: нам нет дела до того, как мы выглядим.
Пробило двенадцать. Сестры позволили нам остаться, но Рэйч устала, и ей нужно было отдохнуть. Новую информацию нам сообщат завтра, в девять утра, когда будут получены результаты дополнительных анализов.
Когда я собралась уходить, на Рэйч снизошла спокойная решимость. Она стала говорить о том, что «не сдастся», «победит» и «сохранит позитивный настрой».
Я помахала ей на прощанье, задернула шторку и неожиданно осознала, что бормочу:
– Чертов рак – хрен тебе, рак! Мы еще надерем задницу этому уроду!
Пожилая дама на соседней кровати поперхнулась. Мама и Адам рассмеялись.
Рэйч тоже усмехнулась.
– Да, мы надерем ему задницу!
Она послала мне воздушный поцелуй и тихо произнесла:
– Спокойной ночи, Си.
29 декабря
В больницу я приехала очень рано, пожалуй, впервые в жизни. Пунктуальность никогда не была мне свойственна. Друзья давно приспособились к «времени Эмили». Они говорили, что фильм начнется в половине восьмого, хотя он начинался в восемь. Но теперь мне нужно было быть очень внимательной со временем, которое начало угрожать моей сестре.
