– Уверена, все будет в порядке, – твердила Рэйч. – Мне просто не нравится не знать, что происходит.
Врачи предложили оставить ее на Рождество, чтобы последить за развитием инфекции. У Рэйч были температура и слабость. Они считали, что все дело в печени.
– Печень? Но ты же не пьешь и не принимаешь наркотики, – удивленно сказала я.
– Именно! Как-то это странно, не находишь? – ответила Рэйч, улыбнулась и закрыла глаза, подставив лицо под струю прохладного воздуха от вентилятора.
Приехал Адам, позитивный и уверенный в себе. Рэйч постоянно касалась его рукой. Я с облегчением почувствовала, что у нее есть второй пилот, который сможет провести ее через эту таинственную болезнь. Говоря про вирус, он постоянно повторял «мы», а не «ты»: «Нам станет легче, когда мы поймем, что это такое». В такие моменты семьи с собаками ведут себя именно так.
25 декабря
Мы решили отметить Рождество в больнице.
– Рэйч устраивает для нас Рождество! – радостно объявила мама, преисполненная обычного оптимизма.
Рэйч критически оценила блеклые больничные рождественские украшения.
– Как думаешь, где мишура тоскливее – в больнице или страховой компании?
Папа тоже решил присоединиться к нам. Адам привез Мими и Берти, чтобы семья собралась в полном составе.
Я понимала, что Рэйч испытывает смешанные чувства о том, стоит ли смущать девочек видом матери в больнице. Мне казалось, я ее понимаю. Когда твое собственное детство прошло среди непонятных взрослых разговоров, когда помнишь, как тебе хотелось спокойствия и определенности, неудивительно, что собственных детей хочется защитить от проблем и вида больничных коридоров и палат.
Мы собрались возле постели Рэйч. Мама принесла большие сумки, украшенные яркими лентами и бантами. Она крепко обняла Рэйч, расставила в палате цветы. Адам держал на руках улыбающуюся Берти. За ним немного смущенно следовала Мими. Больничная обстановка ее явно напрягала.
Папа стоял возле постели, не зная, как поступить. Он был застегнут на все пуговицы, большая наплечная сумка висела на ремне – так детям вешают варежки на резинку, чтобы они их не потеряли. Папа так боролся с рассеянностью, которая недавно переросла в раннюю стадию болезни Альцгеймера.
В прошлом месяце мы с Рэйч разговаривали с врачом по поводу его диагноза. Потом отправились в кафе и там за омлетом обсуждали наши дальнейшие действия. Помню, какое облегчение я испытала от разделенной ответственности.
Папа что-то бормотал себе под нос у постели Рэйч – репетировал собственные слова, прежде чем вынести их на суд общественности. Он поступал так всегда, даже до диагноза. Ему всегда хотелось выступить наилучшим образом.
Рэйч была слишком утомлена, чтобы открыть подарки. Она выпила немного сока, я очистила ей мандарин – маленький ритуал, который позволил мне почувствовать себя полезной. Адам передал маленькую Берти Рэйч, и она стала качать, целовать ее и корчить смешные рожицы.
Я предложила снять на телефон видео, чтобы мы могли потом вспомнить этот странный декабрь, проведенный в больнице. Мне хотелось, чтобы у Рэйч была запись первого Рождества Берти. Каждый из нас получил свой рождественский подарок. Папа шутливо гавкнул на Берти, и Рэйч поймала мой взгляд:
– Наш папа только что лаял на мою дочку, – прошептала она. – И это меня пичкают тяжелыми лекарствами?
– Я записалась к парикмахеру через несколько дней, – сказала я. – Ты не будешь против, если загляну к тебе чуть позже?
– Конечно, нет. Я ревную – только посмотри на мои корни. Прямо как у Кортни Лав!
Я улыбнулась. Я купила Рэйч ваучер к моим парикмахерам в подарок на Рождество – ей всегда нравилась их работа. В будущем я буду вспоминать этот день и напоминать о нем сестре: «День, когда Рэйч заставила нас есть столовскую индейку на Рождество».
28 декабря
Я была у парикмахера, когда мне позвонил Адам.
– Эм?
Голос его звучал странно, с хрипотцой, словно краска трескалась на ветхом здании.
– Что с Рэйч?
Он не ответил.
Я выбежала из салона на холодную улицу Сохо. Шел дождь. Капли смешивались с густой краской, и та потекла по моим щекам.
– Что случилось, Адс?
– У нее рак, Эм. Они обнаружили у нее рак печени.
На втором роковом слове голос его замер, словно слово это было слишком токсичным, чтобы его произносить.
У меня внутри все сжалось, живот пронзила острая боль. Это была не привычная боль при получении неприятных известий: когда бойфренд говорит, что «наши отношения просто не сложились», или когда начальник сообщает, что «мы подошли к концу пути». На сей раз ощущения были совершенно иными. Тугой клубок устроился внутри надолго – это было не временное ощущение. Теперь оно стало частью меня. Ему осталось лишь сформировать нормальные рабочие отношения с другими органами.
Дни с Рождества до Нового года прошли в каком-то тумане. Публика на улицах менялась. Вместо напряженных офисных работников появились беззаботные покупатели и гости вечеринок. Я видела, как семьи выходят из японских ресторанов, довольные прекрасным обедом и сезонной свободой от ответственности. В окне напротив угрожающе мигали цветные лампочки.
У Рэйч рак.
Я изо всех сил сосредоточилась на дыхании. Раньше я слышала, как люди говорили, что после получения плохих известий теряли способность дышать. Подобные слова всегда казались мне преувеличением, призванным подчеркнуть силу потрясения. Вроде «Мой мир перевернулся» или «Я чуть не умер». Но тогда я и представить себе не могла, какими страшными могут быть подобные известия.
– Насколько все плохо?
– Завтра они скажут нам больше. Ей дали диазепам, чтобы она успокоилась. Она хочет тебя видеть. – Голос Адама снова дрогнул. – Приезжай в больницу, Эм.
Все это ничуть не походило на вдохновенную историю победы над раком с поздравительными лентами, полуночными прогулками и статусными гостями. Я чувствовала, что изменить ничего нельзя.
Я медленно вернулась в салон, пытаясь припомнить, каково это – быть человеком, который вышел отсюда несколько минут назад. Быть собой до возникновения этого тугого комка боли.
Увидев мое лицо, симпатичный молодой парикмахер Ром обнял меня.
– Моя сестра, Ром… – пробормотала я. – У нее рак…
Я видела, как слезы смешиваются с потеками краски из-под черной нейлоновой шапочки.
– Мне нужно идти.
Я стащила с себя пеньюар.
– Все будет хорошо, – утешил меня Ром. – Мы всегда с тобой. Может, быстренько смыть краску с головы, прежде чем ты уйдешь? – добавил он вполне разумно, осознавая, что имеет дело с человеком, временно лишившимся рассудка.
Я прошла следом за ним к раковине. Вода лилась мне на голову, а я смотрела на глянцевые фотографии на стенах. Женщина с яркой помадой и геометрической стрижкой – хромово-желтый боб. Девушка смешанной расы с темно-вишневыми волосами. Мне стало стыдно, что в такой момент я оказалась в парикмахерской. «Что ты делала сегодня, Эм?» – «Красила корни. А ты, Рэйч?» – «А у меня диагностировали рак».
