Папа заявил, что Трикл отправился к ветеринару, но болезнь кота явно затянулась. Поэтому мы позвонили нашему ветеринару, чтобы узнать о состоянии Трикла. Мистер Хилл сообщил нам, что уже год не видел нашего кота. Он говорил, как хозяин гостиницы из фильма ужасов, который торжественно объявляет, что человек, с которым вы только что встретились в коридоре, мертв уже «пятнадцать лет».
Вооружившись этими доказательствами, мы решили, что пора устроить перекрестный допрос.
– Трикл у мистера Хилла на Парк-роуд? – в лоб спросила Рэйч.
Мы ждали, что папа попадется в расставленную ловушку.
И он тут же попался.
– Странно. Я звонила мистеру Хиллу. Он не видел Трикла с прошлого года.
Папа замолчал. Откашлялся. Что-то пробормотал.
– Ты сказала, МИСТЕР ХИЛЛ? Прости, я не расслышал. Я думал, ты сказала, мистер МИЛЛЗ. Это другой ветеринар, гораздо лучше. Старый, добрый мистер Миллз.
Странно, но мы не нашли другого ветеринара со столь сходной фамилией на той же улице. Но комический обман с «мистером Миллзом» позволил нам выявить неготовность отца выложить нам все факты.
Я знала, что наша косвенная попытка поймать его на обмане – не лучший способ, но после катастрофы с дверью решила пойти таким путем. Не поймав его на мелочах, мы и надеяться не могли на правду в серьезных вопросах. Но, пожалуй, некоторые двери мы предпочитали держать закрытыми, боясь того, что может произойти, если они рухнут.
Со временем мы узнали, что отец отдал Трикла своей подруге-актрисе – сразу после маминого отъезда. И через две недели она похоронила его в саду в одеяле, которое «так подходило к его меху, каштаново-коричневому». «Думаю, он достаточно настрадался в конце жизни», – добавила актриса, желая не казаться в наших глазах главной подозреваемой в убийстве.
Меня терзало чувство вины. Мы все предали нашего доброго, старого Трикла, и ему пришлось заканчивать свои дни с чужим человеком в незнакомом доме.
Иногда мы с Рэйч спускались с холма из нашей квартиры в Хайгейте и смотрели на ворота дома нашего детства. Я вспоминала, как мы в сумерках разыскивали Трикла на кладбище. Глядя на окна нашей старой спальни, я возвращалась в прошлое – шумные актеры, сигаретный дым, кипящее рагу на плите, цитаты из Шекспира на стенах, двор Линси, где малыш Трикл восседал на коленях кинозвезды. Я скучала по всему этому.
Мы никогда не получили нашу собаку – собаку, ради которой люди остаются.
В гостиной пожилой маминой соседки висела табличка в виде деревянного сердечка, на котором причудливым курсивом было написано: «Дом – это не место, это чувство!» Конечно, это была та самая массовая сентиментальность, над которой я откровенно посмеивалась: «Отлично! А где же тогда спать?» Но в глубине души мне была близка эта простая, незатейливая народная мудрость. Какими бы мы ни были в те времена в Холли-Виллидж, у нас все же был настоящий дом.
Теперь домом для меня был человек, а не место. Человек, который всегда был в центре моего мира: мой маяк, окутывающий всю мою жизнь теплым светом. Пока Рэйч со мной, все будет в порядке.
Часть вторая
Гиггл
Глава седьмая
2010
Довольно странно проснуться утром и обнаружить, что в твою спальню прокрались сорок лет, не удосужившись даже постучать. Особенно когда ты смотрела жизненную пьесу сестры, словно романтическую комедию Ричарда Кёртиса
[21], фильм, который набирает в прокате 250 миллионов и окутывает людей теплой аурой, не дающей замерзнуть даже в зимние морозы, напоминающей о летнем солнышке и теплых объятиях.
Моя же жизнь более всего походила на эпизод из «Секса в большом городе», который согласился поставить Майк Ли. (Но потом его уволили за чрезмерную британскость и едкость. И депрессивность.) Моя история более подходила для полуночного просмотра на артхаусном канале, доступном только подписчикам. И увидели бы ее не более пяти тысяч человек – и то, если бы ветер выдался попутным. По ее поводу разошлись бы мнения завсегдатаев кафе Восточного Лондона, и люди спрашивали бы: «А чему именно научилась главная героиня?»
[22]
РЭЙЧЕЛ: КИНОФИЛЬМ
БЫСТРО ЕДУЩИЙ ПОЕЗД – УТРО
Осень 1989 года. За окном поезда проносятся живописные сельские пейзажи. Пассажирка, РЭЙЧЕЛ, одета в футболку с надписью «Свободу Нельсону Манделе» и синее худи. Она слушает в плеере песню Моррисси «Every Day Is Like Sunday».
Поезд тормозит, и мы видим на перроне табличку «ВИНЧЕСТЕР». Рэйчел пытается вытащить тяжелый чемодан из поезда. Чемодан раскрывается, и из него вываливаются вещи.
РЭЙЧЕЛ (со смехом, несмотря ни на что):
Неплохое начало, Рэйч.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КОЛЛЕДЖ – ДЕНЬ
РЭЙЧЕЛ в белых джинсах и футболке с длинным рукавом и китчевым изображением Девы Марии рисует эскизы костюмов возле окна. Входит группа студентов в цветных джинсах в стиле 90-х и тяжелых ботинках. Они со смехом увлекают ее в паб.
ЛОНДОН – ДЕНЬ.
ТРИ ГОДА СПУСТЯ
РЭЙЧЕЛ чувствует себя слегка неловко в темно-синем брючном костюме в духе 90-х годов и со стрижкой Моники из «Друзей». Она стоит перед красивым лондонским зданием с табличкой «Фрейд Коммюникейшенз». Она приглаживает пиджак – и тут же наступает в собачьи какашки.
РЭЙЧЕЛ:
Еще одно неплохое начало, Рэйч.
ЛОНДОН – ВЕЧЕР
РЭЙЧЕЛ и ее младшая сестра ЭМИЛИ сидят в шумном баре в Сохо. На них топы на тонких бретельках, защитные брюки, а в ушах крупные серьги. На заднем плане играет песня «Сигареты и алкоголь». К ним подходят двое, АДАМ и АВСТРАЛИЕЦ.
АДАМ: Что пьете?
РЭЙЧЕЛ улыбается, глядя, как ЭМИЛИ оживленно беседует с АВСТРАЛИЙЦЕМ.
АДАМ и РЭЙЧЕЛ обмениваются понимающими усмешками.
ЦЕРКОВЬ – ДЕНЬ.
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ
РЭЙЧЕЛ, сияющая невеста, выходит на солнечный свет, держа за руку радостного АДАМА. Звучит песня Кайли Миноуг «Все крутится». ЭМИЛИ, подружка невесты в бледно-розовом платье, с той же стрижкой из «Друзей», непрерывно курит и яростно посматривает на свидетеля жениха, АВСТРАЛИЙЦА.
БОЛЬНИЦА – ДЕНЬ
РЭЙЧЕЛ рожает. Она ухватилась за поручни кровати. КРИСТИНА и АДАМ рядом с ней. В комнату входит ЭМИЛИ на шпильках, в розовой футболке с надписью: «Я БОЛЬШЕ ЕГО НЕ ЛЮБЛЮ».
РЭЙЧЕЛ (тянется за больничным тазиком):
