– Я не хочу с тобой расставаться, Рэйч, – рыдала я, собирая вещи.
– Все будет хорошо, Эм. Я буду часто к тебе приезжать! – утешала она меня.
Мои эмоции рядом с ее серьезным спокойствием казались чрезмерными. Мы укладывали в чемоданы всю нашу жизнь. На заднем плане играли песни A-ha. Я готовилась к роли вежливой и обаятельной гостьи, которую мне предстояло играть несколько месяцев. Я ехала в семью с собакой.
Трикл, последнее напоминание о домашней стабильности Холли-Виллидж, переезжал к маминому бойфренду, с которым она то сходилась, то расходилась. Джон был актером. Он блеснул в больничной драме 60-х годов. Я видела старые его фотографии, где он был изображен со стетоскопом и зажженной сигаретой. Джон был человеком добрым, но сдержанным. Этот уроженец Йоркшира появлялся, когда мама в нем нуждалась, и исчезал, когда нужда проходила. Он обладал всеми чертами, которых не было у папы. Он полагался на действия, а не на обаяние. Этот человек умел сверлить стены и менять шины. Он часто вспоминал диалоги из военных фильмов, где снимался. «По крайней мере, на Западном фронте без перемен». Но я чувствовала, что мамино отсутствие так же тяжело для него, как и для нас.
Мы простились с мамой в аэропорту.
– Пока, дорогие! Я так вас люблю. Время пролетит незаметно! – кричала мама, махая нам рукой, но потом ее фигурка исчезла за дверями.
Я поселилась в гостевой комнате дома Симпсонов. Мне подарили красивую настольную лампу и будильник. Но порой я не могла заснуть. Симпсоны были очень добры. В их доме я обрела структуру, которой в моей жизни никогда не было. Но я скучала по маминому театральному смеху и запаху амбры. Я тосковала по папиному красноречию. А больше всего мне хотелось быть рядом с сестрой!
Иногда я тайком спускалась на сосновую кухню Симпсонов, открывала морозильник и запускала ложку в одну из аккуратных упаковок мороженого, тщательно разравнивая поверхность, чтобы скрыть следы своего ночного набега. Потом я тихо пробиралась в кладовку и ложилась рядом с лежанкой Ральфа. Я гладила его мягкую шерсть, а он лизал мои щеки. Каждый раз он встречал меня, как давно потерянного любимого родственника. Эти ночные визиты были нашей тайной, которой мы ни с кем не делились. Мама звонила и писала из Австралии. «Здесь СОВСЕМ не весело. Я даже улыбаться без вас не могу – словно оказалась в песне Барри Манилоу!» С того же континента приходили открытки от папы: «Роторуа похож на усталого, старого трансвестита – много блеска и краски, но внутри все блекло и скучно». Мы с Рэйч каждый день звонили друг другу из наших временных домов, но разговоры наши были краткими и формальными, чтобы не слишком беспокоить наших благодетелей.
Потом мама вернулась. Однажды мы увидели ее за воротами школы. Она стала обнимать и целовать меня, одаривать футболками с коалами и австралийскими сладостями.
– Я так по вам скучала! – твердила она.
Мы загрузили мой чемодан в машину и отправились за двумя другими членами банды, Триклом и Рэйч.
В нашем маленьком доме пахло сыростью и заброшенностью. Ворота слетели с петель, отопительный котел сломался. Трикл отметил воссоединение с семьей, наложив кучу в гостиной. Но это было неважно. Я снова была с Рэйч.
* * *
– Ваш отец приезжает в гости! – через два года объявила мама.
Прошло почти пять лет с того момента, когда мы получили письма с сообщением, что он уезжает из Англии. Я не была уверена, что он узнает нас – так мы изменились. Он пропустил слишком много эпизодов шоу, чтобы вновь увлечься сюжетом.
Представление о родительских границах в нашей семье всегда было слабым, но после отъезда отца эта хрупкая стена окончательно рухнула. Мне было уже почти семнадцать, а Рэйч девятнадцать, и мы втроем перестали притворяться семьей. Мы стали скорее женщинами, участвующими в реалити-шоу «Три независимые девушки». К маме мы относились как к сестре. Порой мы одалживали друг другу одежду и стреляли сигареты. Страстные конфликты возникали только с партнерами. Вечерняя Мама одержала окончательную и бесповоротную победу над Дневной Мамой. Наши друзья стали общаться между собой: ее театральные друзья-геи подружились с нашими подружками, которые заходили к нам покурить и выпить. Мы устраивали женские вылазки, где Рэйч и мама отчаянно флиртовали с испанскими официантами.
– У ее приятеля ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ, Эм! – шепотом сообщала мне Рэйч.
Поэтому, когда я узнала, что папа возвращается в Лондон в командировку, меня словно швырнуло в старый мир, принадлежавший кому-то другому. Теперь я была частью чисто женской труппы, где роли «случайного гостя-мужчины» уже были распределены.
Мамин периодический приятель Джон вернулся в нашу жизнь. У Рэйч было романтическое увлечение по имени Зиги. Я тоже периодически в кого-то влюблялась, но ненадолго. Я жила отношениями Рэйч, избрав для себя роль третьего лишнего. Симпатичных друзей Зиги я давно считала своими. Я привыкла к тому, что меня считают «сестрой Рэйчел», хотя в детстве все было наоборот. Было так приятно сидеть на заднем сиденье и наслаждаться поездкой, когда за рулем сидела сестра.
Воссоединение с отцом не превратилось в трогательный вирусный ролик «Лев встречается со своим прежним хозяином», как я ожидала.
На людях я рассказывала об отце с громогласным хохотом. Это вполне соответствовало моей новой личности – молодой Мадонны. Но втайне я писала ему длинные письма, выискивая слова в словарях, чтобы произвести на него впечатление: «Я кропотливо расчесываю волосы», «Погода безнадежно переменчива».
Когда же встреча, наконец, состоялась, он не стал молить о прощении, которое мы готовы были ему великодушно даровать. Мы словно случайно встретились с давним другом. Мы говорили о джетлаге, о кино, о коте. Принцесса маори давно сменилась другой подружкой, уверенной рыжеволосой женщиной, которая не отпускала папину руку. Она почти сразу порылась в сумочке и вытащила альбом с фотографиями двоих своих детей. Мне было больно слышать, как папа рассказывает о забавных проделках этих таинственных квазиотпрысков, об их днях рождения, о совместных поездках.
После того случая с фотоальбомом мама долго кричала на отца по телефону.
– В смысле МОИ дочери?! Это НАШИ дочери!!
Она швырнула трубку, и мы втроем долго сидели на кухне, как соседки по общежитию, поносящие мерзкого бойфренда, избравшего другой мир.
Через несколько дней мама предложила, чтобы мы с Рэйч попытались встретиться с отцом без РВЖ (так мы окрестили РыжеВолосую Женщину), прежде чем он вернется в Новую Зеландию.
Когда папа приехал, я постаралась не обращать внимания на острую боль в животе, которая не проходила с момента нашей встречи. Мы разговаривали о друзьях, он похвалил нашу одежду, спросил у Рэйч про ее бойфренда. И все? И он не собирается сказать, что любит нас и сожалеет обо всем?
Он снова стал рассказывать о детях РВЖ, о забавных словечках ее замечательного сынка.
Рэйч хмыкнула и понимающе посмотрела на меня. Я не поддалась. Я повернулась к отцу и сказала:
