Наконец герр Байер удовлетворенно хлопнул в ладоши.
– Великолепно! Думаю, у нас получилось то, что надо. Отличная работа, мадам Хенсон! Анна, вы можете вернуться в комнату.
Анна вошла в гостиную. Мадам Хенсон повернулась и ласково улыбнулась Анне.
– Уверена, все у нас получится наилучшим образом. Только пообещайте мне, милочка, что на всех спектаклях вы будете петь одинаково, без каких-либо колоратур, ладно?
– Конечно, мадам Хенсон.
– Анна, что-то вы совсем бледненькая. Наверняка переутомились после всех этих вокальных упражнений. Сейчас ступайте к себе, отдохните намного, а я попрошу фрекен Олсдаттер, чтобы она подала вам обед прямо в спальню. И обязательно немного меда, чтобы смягчить голосовые связки.
– Хорошо, герр Байер, – послушно ответила Анна.
– Спасибо вам, Анна! – снова поблагодарила ее мадам Хенсон, еще раз улыбнувшись на прощание. – Надеюсь, в ближайшие дни мы увидимся с вами уже в театре.
Анна сделала еще один книксен и поспешила к себе в спальню.
Квартира 4
Дом 10, улица Святого Олафа
Христиания
23 февраля 1876 года
Дорогие Ларс, мамочка, папа и Кнут!
Пишу второпях, потому что на сегодня у нас назначена генеральная репетиция, уже в костюмах, а завтра в театре состоится премьера спектакля «Пер Гюнт». Как бы я хотела, чтобы вы в этот вечер были рядом со мной, сидели бы в зрительном зале. Но я понимаю, поездка сюда стоит очень дорого, а потому лучше воздержаться от таких трат.
Я очень волнуюсь. И немного нервничаю. Герр Байер показал мне свежие газеты и сказал, что все они публикуют бесчисленные материалы о завтрашнем событии. Ходят слухи, что даже король с королевой почтут своим присутствием премьерный показ и будут восседать в королевской ложе. (Лично я сильно сомневаюсь, ведь их величества живут в Швеции. А потому поездка сюда даже для королевских особ – это весьма долгое и утомительное путешествие. Вряд ли они согласятся на него только для того, чтобы посмотреть пьесу. Но такие слухи продолжают упорно ходить по Христиании.) В театре атмосфера очень напряженная. Герр Джозефсон, режиссер-постановщик, уверен, что вся эта затея со спектаклем обернется полным провалом. А потому нас заставляют снова и снова проигрывать всю пьесу, от начала и до конца. Мы репетируем часами, без всяких перерывов, оттачивая каждую деталь. Режиссер добивается от артистов и всех, кто задействован в подготовке спектакля, чтобы были устранены любые неполадки, в том числе и чисто технические. Герр Хеннум, дирижер оркестра, человек, который мне очень нравится и который всегда сохраняет спокойствие, – даже он в последнее время срывается и постоянно кричит на своих оркестрантов за то, что они не умеют правильно отсчитывать такт.
Вы не поверите, но «Колыбельную» я так пока еще в театре и не спела. Потому что мы все никак не можем добраться до конца пьесы. Но герр Хеннум клятвенно заверил меня, что сегодня это обязательно случится.
А пока я провожу время с детьми, которые исполняют в спектакле всякие небольшие роли. Например, играют троллей. Вначале, когда меня поместили к ним в гримерную, я даже немного оскорбилась. Потому что все другие хористки готовятся к спектаклю в другой гримерной. Может, посчитали, что я еще тоже ребенок? Но как бы то ни было, а мне пришлось по душе коротать время в детской компании. Мы много смеемся, играем в карты, и время проходит незаметно.
Заканчиваю, потому что мне уже пора ехать в театр. Но прежде чем поставить точку, сообщаю тебе, Ларс, новость, которая тебя не сильно обрадует. Генрик Ибсен пока в театре не появлялся.
С любовью из Христиании ко всем вам,
Анна.
Прежде чем покинуть квартиру и направиться в театр, Анна положила свое письмо на серебряный поднос в холле.
* * *
Генеральная репетиция продолжалась уже более четырех часов. Йенс устал, замерз и был до крайности взвинчен продолжительным прогоном, впрочем, как и все оркестранты. Напряжение в оркестровой яме за последние несколько дней достигло своего пика. Герр Хеннум постоянно повышал голос, кричал на всех, в том числе и на него. Йенсу нападки дирижера казались особенно несправедливыми. Особенно если учесть, что Саймон, первая скрипка, пожилой музыкант, сидевший рядом с ним, постоянно клевал носом. Впрочем, Йенс был, пожалуй, самым молодым в оркестре. Всем остальным оркестрантам было уже далеко за пятьдесят. Но отношения в оркестре были самыми дружескими. Йенсу нравился веселый дух товарищества, царивший в коллективе.
Пока ему удавалось своевременно появляться на всех репетициях, за исключением нескольких непредвиденных опозданий. Но подобные грешки водились и за другими оркестрантами, а потому Йенс полагал, что он по всем параметрам отлично вписался в новый коллектив. К тому же среди хористок было полно хорошеньких девушек, которыми можно было беспрепятственно любоваться на сцене во время тех бесконечных пауз, которые устраивал им герр Джозефсон, то и дело меняя мизансцены и двигая артистов с места на место в соответствии со своими стихийно возникающими замыслами.
Новость о том, что Йенс получил место в оркестре, привела его мать в неописуемый восторг. Йенс был растроган до слез ее реакцией на известие.
– Но что мы скажем папе? – поинтересовался он у матери. – Ты же знаешь, что мне придется пропускать лекции в университете ради репетиций оркестра.
– Думаю, – ответила ему Маргарета, – это даже к лучшему, что пока твой отец не в курсе… всех тех перемен, которые так внезапно случились в твоей жизни. Пусть считает, что ты по-прежнему учишься в университете. Боюсь, едва ли он изменит свои взгляды за столь короткое время.
Йенс понял, что мама попросту боится заводить с отцом разговор на столь щекотливую тему.
Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения, подумал Йенс, настраивая скрипку. Если и раньше он всей душой противился тому, чтобы последовать по стопам отца и тоже стать пивоваром, то теперь его решимость порвать с семейным бизнесом стала непреклонной. Да, долгие и утомительные часы репетиций, да, зверский холод, да, ядовитые комментарии дирижера, которыми он часто одаривал всех своих музыкантов без исключения. Все это правда. И все это ничто в сравнении с той радостью, которую он испытывал, ежедневно приобщаясь к музыке, радостью, которая снова вернулась к нему после стольких лет отсутствия. В партитуре Эдварда Грига было множество мелодий, будоражащих воображение, вызывающих в памяти самые красочные и яркие картинки из прошлого. Взять хотя бы композицию «В пещере горного короля» или «Танец Анитры». Стоило Йенсу лишь закрыть глаза, когда он начинал выводить на скрипке эту мелодию, и перед его мысленным взором тотчас же возникала восточная экзотика, нечто в марокканском стиле.
И все же любимой его пьесой оставалось «Утреннее настроение». Ею открывался IV акт спектакля. В этой музыке Григ снова отсылает слушателей к той части пьесы, когда Пер просыпается на рассвете в далекой Африке, страдая от похмелья. И до него вдруг доходит, что он все потерял в своей жизни. И тогда он возвращается мыслями к себе на родину, в далекую Норвегию, представляет, как восходит солнце над вершинами гор, озаряя своим светом северные фьорды. Дивная музыка! Йенс мог играть ее бесконечно.
