* * *
– Не плачь, мамочка, – успокаивал ее Йенс, когда она, явившись в полном отчаянии, рассказала сыну о своем разговоре с мужем. – Другого я от папы и не ожидал.
А дальше все пошло так, как и предполагала Маргарета. Йенс, которого насильно отлучили от музыки, не выказывал никакого интереса к химии. А потому учился в университете, как говорится, спустя рукава. Но что стало еще более огорчительным для его матери – так это то, что присущий сыну веселый нрав плюс наплевательское отношение к учебе толкнули его на опасную дорожку прожигателя жизни.
Маргарета всегда плохо спала по ночам, просыпаясь от малейшего шума. А потому она была в курсе того, что очень часто сын возвращается домой уже на рассвете. У Йенса было полно приятелей, которых манили к себе его joie de vivre (радости жизни, которыми полнилось его существование) и врожденный шарм. Маргарета знала о безрассудной щедрости сына. Порой он недотягивал и до середины месяца и приходил к ней с просьбой дать ему немного денег, потому как пособие, которое Йенс ежемесячно получал от отца, он уже успел спустить на подарки или одолжил друзьям.
Пугало и то, что от сына довольно часто пахло спиртным. Вполне возможно, именно чрезмерные возлияния в кругу друзей-приятелей и опустошали его карманы с такой пугающей быстротой. Наверняка в ночных похождениях Йенса были замешаны и женщины. Всего лишь на прошлой неделе она заметила следы губной помады на воротнике его рубашки. Но это она могла как-то объяснить самой себе. В конце концов, у всех молодых мужчин, да и у тех, кто постарше, есть потребность в женщинах. Это Маргарета хорошо знала по собственному опыту. Так уж устроены все мужчины, и ничего с этим не поделаешь.
Будущее сына рисовалось Маргарете вполне отчетливо: занятие делом, к которому изначально не лежала его душа, без любимой музыки, – все это неизбежно закончится тем, что с годами Йенс сопьется, станет топить свои разочарования в вине и путаться со всякими плохими женщинами, что до добра его точно не доведет. Маргарета поднялась из-за стола, молясь лишь об одном. Чтобы завтра Йенс встретился с Йоханом Хеннумом. Это единственное, подумала она, что может еще спасти сына.
* * *
Между тем Йенс, лежа в кровати, думал о том же самом, что и его мать. Он уже давно понял, что музыкальная карьера для него закрыта. Через несколько месяцев он окончит университет и займет свое место в компании отца.
Сама мысль о подобной перспективе ужасала.
По правде говоря, он даже не знал, кого из родителей ему больше жаль: отца, сделавшегося рабом своих банковских счетов и превратившегося в простой придаток к своему успешному пивоваренному бизнесу, или мать, привнесшую в их брачный союз хорошую родословную и благородное происхождение, но всю жизнь стремившуюся к чему-то более высокому и не получившую в результате никакого удовлетворения от своей супружеской жизни. Впрочем, Йенс отлично понимал, что брак его родителей – это всего лишь выгодная для обеих сторон сделка, не более того. Беда была в том, что он оказался единственным отпрыском в их благородном семействе, а следовательно, изначально был обречен на то, чтобы стать разменной пешкой в родительских играх, касающихся его будущего. Уже давным-давно он понял, что в этой игре ему никогда не победить. А с возрастом он даже перестал и стараться, и вся его будущая жизнь стала ему совершенно безразличной.
Впрочем, сегодня мама сказала ему правду. Совсем скоро он достигнет совершеннолетия. Так, может, все еще есть хоть какой-то шанс воплотить свою давнюю мечту в жизнь? Ведь столько усилий было затрачено им в детстве на то, чтобы стать музыкантом.
Услышав, что мама после обеда отправилась куда-то в город, Йенс осторожно спустился вниз и вдруг, поддавшись неожиданному порыву, зашел в музыкальную комнату, где Маргарета занималась от случая к случая со своими немногочисленными учениками, обучая их музыке.
Уселся на табуретку перед красивым концертным роялем, и его тело тут же автоматически приняло правильную позу. Приподнял полированную крышку и прошелся пальцами по клавишам, припомнив вдруг, что уже почти два года он не прикасался к инструменту. Начал с «Патетической» сонаты Бетховена, которая всегда была в списке его самых любимых произведений. Все материнские наставления, как именно играть эту пьесу, сами собой всплыли в его памяти, и музыка полилась свободно и легко.
– Ты должен отдавать музыке всего себя, – обронила однажды Маргарета. – Все тело и сердце, всю душу свою. Именно эти качества и отличают игру настоящих музыкантов.
Йенс совершенно забыл о времени. Музыка плыла по комнате, наполняя ее своими чистыми звуками, а вместе с ней от него вдруг отступила та неприязнь к скучнейшим лекциям по химии, которая извела его за все годы учебы в университете. И будущее, уготованное ему отцом, тоже уже не страшило. Йенс всецело растворился в божественной мелодии, которая рождалась под его пальцами. И так с ним было всегда, стоило ему сесть за рояль.
Но вот замер последний звук. Йенс почувствовал, как слезы выступили у него на глазах. Столь велика была его радость от соприкосновения с настоящей музыкой. И вдруг пришло спонтанное решение. Нет, он все же должен встретиться завтра с Йоханом Хеннумом. Обязательно должен!
* * *
Назавтра в половине второго Йенс уже восседал перед другим роялем в пустой оркестровой яме Театра Христиании.
– Я слышал, как вы играли десять лет тому назад, герр Халворсен. По словам вашей мамы, вы с тех пор успели стать непревзойденным пианистом, – обронил прославленный дирижер оркестра Йохан Хеннум в самом начале их разговора.
– Боюсь, мама, как всегда, преувеличивает мои успехи, герр Хеннум.
– Но еще она сказала мне, что вы не получили никакого систематического музыкального образования и никогда не учились в консерватории.
– К сожалению, это так. Последние два с половиной года я учусь в университете. Изучаю там химию. – По выражению лица дирижера Йенс понял, что тот уже жалеет, что согласился на встречу с ним. Пустая трата времени. Впрочем, с его стороны это с самого начала был скорее простой жест вежливости, так сказать, дань признательности за те щедрые пожертвования на искусство, которыми славилась его мать. – Но я должен заметить, что мама регулярно занималась со мной музыкой на протяжении многих лет. А она, как вы знаете, является весьма авторитетным преподавателем музыки.
– Это истинная правда. Так какой из четырех инструментов, которыми вы владеете, вы считаете для себя главным?
– Разумеется, наибольшее удовольствие мне доставляет игра на фортепьяно, но я легко могу переключиться и на скрипку, и на флейту, и даже на хардингфеле, если потребуется.
– В партитуре музыки Грига к «Пер Гюнту» нет отдельной партии для фортепьяно. Но нам в оркестр нужна вторая скрипка и еще один флейтист. Вот! – Херр Хеннум протянул Йенсу несколько страниц с нотами. – Просмотрите партию флейты и прикиньте, что вы сможете сыграть, так сказать, на скорую руку. А я скоро вернусь и послушаю вас. – Дирижер отвесил Йенсу вежливый поклон и исчез за дверью, расположенной прямо под сценой.
