– Вот так замыкается жизненный круг, – пробормотала я, снова и снова мысленно удивляясь тому, как в той пучине отчаяния, в которой я пребывала, потеряв самых дорогих моему сердцу людей, вдруг зарождается новая надежда. И новая жизнь… Вот уж воистину, тысячу раз права Тигги, говорившая мне, что всякая роза зацветает и отцветает в положенный ей срок, а потом куст покрывается новыми бутонами, которые тоже распустятся в назначенное им время и будут безмолвно наблюдать за тем, как осыпаются на землю лепестки со старых соцветий. И в этом вечном обновлении природы и заключена ее главная тайна, которую я постигла за последние месяцы. Да, за эти месяцы я потеряла двоих самых важных в моей жизни людей и одновременно была вознаграждена за свои потери любовью многих и многих других людей, ставших мне близкими. Их благословенная любовь сделала меня сильнее, придала желания жить и смело двигаться вперед, в будущее.
И вот сегодня вечером, после концерта, все эти разрозненные звенья моей большой семьи впервые встретятся друг с другом за ужином.
Что немедленно переключило ход моих мыслей уже на Феликса…
Программа концерта была весьма предсказуемой. Открывается концерт сюитой «Пер Гюнт», где я солирую на флейте. Исполняю те знаменитые, уже ставшие каноническими, четыре вступительных такта, которые когда-то давным-давно играл на премьере спектакля мой прапрадед Йенс Халворсен. На той самой премьере, которая состоялась в столичном театре Христиании ровно сто тридцать один год тому назад. А сегодня буду играть уже я, его далекая правнучка. Впрочем, вполне возможно, и праправнучка самого великого композитора. Такую вероятность ведь тоже нельзя исключать. Но как бы то ни было, а сегодня ни я, ни Том не посмеем играть вполсилы, спустя рукава. Том будет сидеть совсем рядом со мной: он сегодня солирует на первой скрипке. Как известно, скрипка была вторым инструментом Йенса Халворсена. Вот таким неожиданным образом история семейства Халворсен замкнулась, совершив свой полный круг.
В норвежской прессе появилось множество публикаций, посвященных нашей семейной истории. Особый интерес вызвал тот факт, что во втором отделении концерта будет впервые исполнен Концерт для фортепьяно Йенса Халворсена-младшего, партитуру которого, по счастливой случайности, недавно удалось отыскать. А оркестровку произведения осуществил сын композитора Феликс. Он-то и исполнит концерт отца, солируя за фортепьяно.
Эндрю Литтон, главный дирижер Филармонического оркестра Бергена, был в полнейшем восторге от того, что нашлась утраченная партитура концерта. Его также впечатлила и вдохновенная работа Феликса по оркестровке всего произведения, тем более что это было сделано за столь небывало короткий срок. Однако когда Том поинтересовался у него, не сможет ли его отец лично сыграть этот концерт на вечере в честь Эдварда Грига, дирижер ответил решительным отказом, недвусмысленно заявив, что этого не будет никогда, потому что не будет никогда.
Вернувшись домой после разговора с Литтоном, Том лишь удрученно покачал головой.
– Он сказал мне, что знает Феликса как облупленного и ни за что не станет рисковать, подвергая угрозе срыва и сам концерт, и премьерное исполнение произведения Пипа Халворсена. И знаешь, Алли, я был вынужден согласиться с ним. Как ни великолепна твоя идея объединить в единую цепь пять поколений музыкальной семьи Халворсен, – Том жестом показал на мой живот, – все же, как ни верти, а Феликс Халворсен – это самое слабое звено в этой цепи. Что, если он пустится в загул именно накануне торжественного вечера и попросту не явится в положенное время на концерт? Ты же не хуже меня понимаешь, что успех фортепьянного концерта в первую очередь определяется уровнем исполнительского мастерства пианиста. Если бы он просто тренькал на цимбалах в пятом или шестом ряду оркестра, это одно дело. Но здесь Феликсу нужно будет солировать. А потому никто в филармонии не станет с ним связываться, особенно зная его непредсказуемость. Наш дорогой папа в прошлом не раз являл собой пример полнейшего бесстыдства и наплевательского отношения к работе. Собственно, именно за это его и выгнали в свое время из оркестра, о чем я тебе тоже рассказывал. Иными словами, ни один серьезный человек не захочет с ним связываться ни под каким предлогом.
Все аргументы брата были мне вполне понятны, и они были обоснованны, но и я не собиралась сдаваться или тем более отказываться от Феликса просто так.
А потому я снова направилась к нему, в его дом, который мы с Томом называли между собой «волчьей норой», и спросила у него напрямик, сможет ли он дать мне честное слово, что не подведет, готов ли он ради этого поклясться жизнью и благополучием моего еще не рожденного ребенка, если я продолжу бороться за его право выступить на концерте. Иными словами, будет ли он исправно посещать все репетиции и явится ли на сам концерт в точно указанное время.
Феликс уже с утра был «под мухой». Он уставился на меня своими блеклыми, испитыми глазками и слегка пожал плечами.
– А что такого? Конечно, буду. И на кой черт мне все эти ваши репетиции? Да я и во сне сыграю этот концерт, особенно если предварительно залью в себя пару бутылок виски. Алли, дорогая моя, право же, не вижу никаких проблем.
– Знаешь, такое отношение к делу меня совсем не устраивает, – возмутилась я в ответ. – И если ты рассуждаешь подобным образом, то тогда… нам попросту не о чем больше говорить.
Я уже хотела уйти.
– Ладно, ладно!
– Что ладно?
– Обещаю, я буду паинькой… Буду вести себя как следует.
– Честно?
– Да.
– Потому что я попросила тебя об этом?
– Нет, не поэтому. Исполнить «Героический концерт» Пипа Халворсена – это мой долг перед покойным отцом. И я хочу, чтобы концерт прозвучал так, как положено… Чтобы отец мог гордиться моим выступлением. И потом, я же отлично понимаю – никто не сыграет этот концерт лучше меня.
После разговора с отцом я самолично направилась к Дэвиду Стюарту. А когда он снова ответил мне отказом, тогда, как ни стыдно в этом признаваться, я опустилась до уровня элементарного шантажа, заявив примерно следующее:
– В конце концов, Феликс – сын Пипа Халворсена. Иными словами, законный владелец всех прав на исполнение концерта, – начала я, опустив глаза долу и покрывшись краской стыда от собственной наглости. – У моего отца есть серьезные сомнения в том, что кто-то другой сможет представить произведение Пипа достойным образом, тем более что это будет первое исполнение концерта на публике. А раз он сам лишен возможности исполнить концерт именно таким образом, как это замышлял в свое время его отец, то тогда, по его мнению, будет, наверное, лучше и вовсе не включать «Героический концерт» в программу вечера.
Я пошла, как говорится, ва-банк, зная, как отчаянно болеет и переживает оркестр, как весь коллектив жаждет того, чтобы стать первым интерпретатором наиболее яркого и волнующего произведения со времен Эдварда Грига, написанного к тому же его соотечественником. Явить миру нового Грига – это чего-то да стоит. И за это стоит побороться. Слава богу, на сей раз интуиция меня не подвела. Дэвид в конце концов сдался и согласился с моими условиями. Но при этом добавил:
