– Нет, спасибо.
Феликс поднялся со своего места и направился на поиски бара. А я сидела и вспоминала слова Па Солта о том, что в любой истории всегда есть две правды. Во всяком случае, все, что только что рассказал мне Феликс, прозвучало весьма убедительно. И пусть на данный момент он законченный пьяница, но уж точно не лжец. К тому же меня подкупило, что он был предельно откровенен в разговоре со мной. И, сказать честно, мне была вполне понятна его точка зрения на все произошедшее.
Феликс вернулся через какое-то время с большой порцией виски.
– Ваше здоровье! – провозгласил он и изрядно отхлебнул из стакана.
– А вы никогда не пытались рассказать Тому все то, что только что рассказали мне?
– А смысл? Конечно же, нет. – Феликс звучно рассмеялся. – Ведь ему буквально с пеленок внушали, какой я мерзкий и развращенный тип. Понятное дело, взрослея, он принял сторону матери, защищал ее во всем. Хотя, не скрою, порой мне было искренне жаль его, причем независимо от того, мой это сын или чужой. До меня доходили слухи о том, что время от времени Марта погружается в глубочайшую депрессию, из которой потом выныривает с большим трудом. К счастью, первые годы своей жизни, так сказать, этап становления, Том прожил вместе с Хорстом и Астрид, то есть в атмосфере относительной психологической стабильности. Марта, она ведь по характеру была похожа на искру, на такого капризного, избалованного ребенка. Легко вспыхивала и при этом требовала, чтобы все и всегда было только так, как ей того хочется.
– Иными словами, вы пускали все на самотек до тех пор, пока не узнали, что Том унаследовал ваш фамильный дом?
– Да. Хорст умер, когда Тому исполнилось восемь лет. А моя бабушка, которая была значительно моложе своего мужа, умерла, когда Тому было уже восемнадцать. Когда нотариус сообщил, что по завещанию Хорст оставил мне свою виолончель и небольшое финансовое пожертвование, а все остальное перешло к Тому, я понял, что с подобной несправедливостью надо что-то делать.
– А что вы почувствовали, когда узнали, что Том действительно приходится вам родным сыном?
– Я был сражен наповал. Именно так, наповал. – Феликс сделал очередной глоток виски. – Природа может время от времени выкидывать подобные фокусы, не так ли? – Феликс презрительно фыркнул. – Вот такой фокус она выкинула и со мной. Умом я понимал, что моя попытка опротестовать завещание лишь усилит ненависть Тома ко мне. Но уверен, вы поймете меня правильно. Ведь я был совершенно искренне убежден в том, что Том – это такой кукушонок, которого его мамаша подкинула в наше родовое гнездо.
– А вы обрадовались, когда узнали, что Том – ваш сын? – задала я следующий вопрос, вдруг почувствовав себя этаким психотерапевтом, анализирующим со своим пациентом сложную бытовую ситуацию. Наверняка Тому понравилась бы такая манера ведения беседы.
– Если честно, даже не помню, что я тогда почувствовал, – не стал кривить душой Феликс. – После того, как я получил на руки результаты теста ДНК, я крепко запил. Пил, не просыхая, несколько недель кряду. Само собой, Марта не преминула прислать мне ядовитое письмецо, в котором торжествовала свою победу, но я тут же швырнул его в огонь. – Феликс подавил тяжелый вздох. – Какая запутанная история получилась. Ужасно глупо все вышло.
Какое-то время мы оба сидели молча. Я сосредоточенно переваривала все, о чем рассказал мне Феликс. Какая жалость, думала я, знать, что жизнь этого человека растрачена впустую и прожита совсем не так, как должна была быть.
– Том говорил мне, что вы были очень талантливым пианистом и композитором, – обронила я наконец.
– Почему был? Хочу, чтобы вы знали, я и сегодня являюсь таковым! Талантливым пианистом и композитором. – Впервые за все время нашего разговора Феликс по-доброму улыбнулся.
– Тогда вам должно быть стыдно за то, что вы не распорядились своим талантом как следует.
– А откуда вам, мадемуазель, известно, как именно я распорядился своим талантом? Тот инструмент, который стоит в моей хижине, он ведь для меня все: источник моих мучений и терзаний, моя любовница, мой здоровый дух, обитающий в немощном теле. Да, наверное, я из-за своего постоянного пьянства человек ненадежный в том смысле, чтобы использовать меня в качестве профессионала, но для себя-то самого я могу продолжать играть. И играю постоянно, по сей день. А чем еще, по вашему мнению, я могу заниматься днями напролет в этом забытом богом и людьми сарае? Я играю. Играю для себя… Возможно, когда-нибудь я разрешу вам послушать, как я играю, – с усмешкой добавил Феликс.
– И Тому тоже?
– Сильно сомневаюсь, чтобы он изъявил такое желание. Впрочем, я его совсем не виню. Он в этой ситуации исключительно жертва, случайно попал, так сказать, под раздачу. С одной стороны – ожесточившаяся сердцем и душой, да еще и явно ненормальная мамаша, с другой – папаша, который никогда не признавал его своим ребенком. У Тома есть все основания презирать меня.
– Феликс, а почему бы вам не рассказать ему все, что вы только что рассказали мне?
– Как же вы не понимаете, Алли? Да стоит мне сказать лишь одно плохое слово в адрес его драгоценной матушки, и он тут же хлопнет дверью. И потом, с моей стороны это было бы верхом жестокости – разрушить веру Тома, с которой он вырос, в то, что Марта в нашей с ней ситуации невинная жертва. Зачем же я стану сбрасывать ее с пьедестала, особенно сейчас, когда ее уже нет в живых? Какой в этом смысл? Какой резон? – Феликс снова вздохнул. – Ну было и было. Было и прошло.
«Этот человек мне явно симпатичен», – подумала я. Он отнюдь не законченный эгоист. Во всяком случае, чувства и переживания его близких ему не безразличны. Хотя при этом он не сильно старался добиться расположения Тома.
– А сейчас я спрошу вас вот о чем. Зачем вы все это рассказали мне? Или хотите, чтобы я, в свою очередь, рассказала вашу историю Тому?
Какое-то время Феликс молча разглядывал меня, потом взял со стола стакан с виски и осушил его до дна.
– Нет, не поэтому.
– Тогда зачем? Чтобы тем самым сказать мне, что Том все же был прав? Что я еще один ваш ребенок, рожденный вне брака еще одной вашей жертвой, да? – Я говорила нарочито шутливым тоном, но по глазам Феликса видела, что ему еще есть что сказать мне.
– Все не так просто, Алли. Совсем не просто… Черт! Запутался вконец. Простите меня. – Он снова подхватился со своего места и побежал в бар, а через пару минут вернулся назад с очередной большой порцией виски. – Простите, но, как видите, я действительно законченный алкоголик. Между прочим, попрошу заметить, что когда я пьян, то играю гораздо лучше, чем на трезвую голову.
– Так все же, Феликс, что такое вы собирались рассказать мне еще? – насела я на него, опасаясь, что очень скоро вторая порция виски подействует на него отупляюще. Язык начнет заплетаться, мысли в голове путаться.
– Дело в том… Когда я вчера увидел вас с Томом сидящими рядом на диване, похожими, словно две горошинки из одного стручка… я вдруг подумал. Точнее, все в моей голове сложилось и стало ясным, как дважды два. Целую ночь я промучился без сна, все думал, а нужно ли мне рассказывать об этом вам. Ведь, несмотря на предвзятые мнения о моей персоне со стороны других людей, у меня тем не менее есть моральные принципы. Свой, так сказать, кодекс чести и всего того, что можно, а чего нельзя. И уж меньше всего на свете мне хочется причинить кому-то из вас двоих очередную боль. Я и так много чего напортачил в своей жизни.
