– Господи, прости мне ту чудовищную ложь, которую я написала в своих письмах. Но самое страшное, – Анна нервно сглотнула подступивший к горлу комок, – это то, что я написала, что счастлива. А на самом деле я совсем даже не счастлива. Хотя умом и понимаю, что не заслуживаю никакого снисхождения или тем более прощения за свои грехи.
Вдруг кто-то осторожно тронул ее за плечо.
– Warum so traurig, mein Kind?
Она вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. На нее с доброжелательной улыбкой смотрел пожилой пастор.
– Kein Deutsch, nur Norwegisch, – пролепетала она, вспомнив, как учил отвечать в таких случаях Йенс.
– Ах, вот как! – воскликнул священник. – Я немного понимаю по-норвежски.
Как ни старалась Анна побеседовать с пастором, у них мало что получилось. Его норвежский был не многим лучше, чем ее немецкий. Но одну важную вещь она для себя уяснила. Йенс должен обязательно поговорить с этим священником насчет их венчания, по крайней мере, он сможет объяснить пастору, что они тоже лютеране.
Пиком дневных впечатлений были для Анны ежедневные разговоры с Йенсом за ужином. Он много и пространно рассказывал ей о консерватории, в стенах которой обучались студенты со всей Европы. Она молча слушала его рассказы о том, сколько в консерватории замечательных концертных роялей фирмы «Блютнер», какие у них там прекрасные педагоги. Ведь многие из его наставников еще и выступают в качестве музыкантов в составе знаменитого Лейпцигского оркестра Гевендхауза. А сегодня ему впервые доверили сыграть на скрипке самого Страдивари. Какой звук, какое качество, восклицал он восхищенным голосом.
– Качество звучания невозможно сравнить с обычными инструментами. Это все равно что сравнивать какую-нибудь певичку из бара с оперным сопрано, исполняющей арию в стиле бельканто, – продолжал витийствовать Йенс. – Отныне я буду играть на этой скрипке каждый день. И это помимо обязательных занятий на рояле, лекций по композиции, гармонии и музыкальному анализу. Эти лекции дают мне бездну полезной и нужной информации. А что же до истории музыки, то я уже выучил некоторые произведения Шопена и Листа, о которых раньше даже не слышал. Представляешь? Скоро я буду играть скерцо номер два Шопена на студенческом концерте в зале Гевендхауза.
– Рада, очень рада за тебя. – Анна постаралась придать своему голосу как можно больше энтузиазма. – А ты еще ни с кем не беседовал насчет меня? Чтобы меня прослушали…
– Анна, я помню, ты уже не раз просила меня об этом, – с набитым ртом ответил Йенс. – Но повторяю тебе еще раз, пока ты не освоишь немецкий хотя бы в пределах разговорной речи, тебе будет очень трудно найти себе что-то стоящее в этом городе.
– Но неужели во всем городе нет ни одного человека, кто согласился бы прослушать меня? Я же могу спеть по-итальянски арию Виолетты из оперы Верди «Травиата». А немецкие слова я выучу потом.
– Хорошо, хорошо, любовь моя! Не переживай! – Йенс взял ее за руку. – Обещаю, еще раз наведу справки насчет тебя.
После ужина наступало особенно неловкое для обоих время, когда нужно было укладываться в постель. Анна в туалете переодевалась в ночную рубашку, а потом быстренько ныряла под одеяла, где уже возлежал Йенс. Он обнимал ее за плечи, и она устраивалась поудобнее у него на груди, немного расслабляясь и с наслаждением впитывая в себя его мужской запах. Потом Йенс начинал целовать ее, и Анна чувствовала, как ее тело страстно реагирует на эти поцелуи. Впрочем, как и его. Оба они желали большего… Но в какой-то момент она отталкивала его от себя, а он лишь тяжело вздыхал в ответ.
– Я не могу, ты же знаешь, – прошептала она как-то ночью, глядя в темноту. – Вначале мы должны пожениться.
– Знаю, дорогая, знаю. Конечно же, мы обязательно поженимся. Но ведь можно же пока…
– Нет, Йенс! Нет и еще раз нет! Я просто… не могу. Знаешь, я тут обнаружила одну церковь. Нас вполне могли бы там обвенчать. Но вначале тебе следует переговорить с пастором, чтобы все решить.
– Анна, ты же прекрасно знаешь, у меня нет ни минуты свободного времени. Тем более на подобные разговоры. Учеба занимает все мое время. К тому же в консерватории теперь совсем другие веяния. Среди студентов полно радикалов. Они считают церковь пережитком, говорят, что она просто манипулирует людьми. У них более прогрессивные взгляды на жизнь. Взять хотя бы того же Гёте и его «Фауста». В этом произведении Гёте рассматривает все аспекты духовной и метафизической жизни. Один приятель дал мне почитать эту книгу. А на выходных я свожу тебя в знаменитый лейпцигский бар «Погреб Ауэрбаха», один из самых старинных ресторанов города. В свое время его завсегдатаем был сам Гёте. Именно настенные росписи внутри ресторана и вдохновили его на создание своего шедевра.
Анна ничего не слышала о выдающемся немецком писателе и, разумеется, понятия не имела о его вдохновенном творении под названием «Фауст». Единственное, что она знала и понимала, – так это то, что она должна стать замужней женщиной в глазах Господа, прежде чем решиться на физическую близость с Йенсом.
* * *
Наступило Рождество, ставшее очередной точкой отсчета для них обоих. Прошло уже три месяца с тех пор, как они приехали в Лейпциг. Анне очень хотелось пойти на Рождественскую мессу. Пастор Мейер даже дал ей листок с текстом традиционного немецкого гимна, который обычно исполняется в ходе этой праздничной службы. Она напевала про себя Stille Nacht («Тихая ночь»), мысленно радуясь уже тому, что после столь долгого перерыва сможет просто попеть вместе с другими прихожанами. Но Йенс настоял на том, чтобы они встречали сочельник у Фридриха, одного из его приятелей-однокурсников по консерватории.
Сжимая в руке кружку с горячим глинтвейном, Анна молча слушала, сидя рядом с Йенсом, отрывистую немецкую речь, не понимая практически ничего из разговора за столом. Йенс, уже в изрядном подпитии, даже не попытался переводить для нее. После ужина гости устроили музицирование, но Йенс и не подумал предложить Анне что-то спеть.
Морозной ночью они возвращались домой под перезвон церковных колоколов, возвещающих о наступлении Рождества. Вот из церкви, мимо которой они проходили, послышались церковные песнопения. Анна глянула на Йенса, на его раскрасневшееся от веселья и выпивки лицо и мысленно вознесла молитву за своих родных, встречающих Рождество у себя в Хеддале. О, как бы ей сейчас хотелось быть вместе с ними!
* * *
Весь январь и февраль Анна томилась от безделья и скуки, не зная, чем себя занять. «Еще немного, и я сойду с ума», – уныло думала она. Все домашние хлопоты, которые поначалу хоть как-то заполняли ее день, привлекая некоторой новизной, давно превратились в поднадоевшую рутину. В Лейпциге уже выпал снег. Порой было так холодно, что у Анны немели кончики пальцев на ногах и руках. Днями напролет она таскала к себе в комнату корзины с углем и топила печь, стирала белье в промерзшей насквозь судомойне или пыталась заставить себя разобраться в непонятных словах, которыми написан «Фауст». Йенс порекомендовал ей обязательно изучить эту книгу для того, чтобы улучшить свой немецкий.
