Анне стоило большого труда скрыть свое изумление. Она искренне поразилась проницательности Йенса.
– И все же, – начала она, нервно сглотнув слюну, – вы многого обо мне не знаете. К примеру, моя мама считает меня никудышной хозяйкой. Готовлю я из рук вон плохо. Шить вообще не умею. Отец говорит, что я могу ухаживать только за животными, но никак не за людьми.
– А мы станем жить, питаясь нашей любовью. И заведем себе кота, – пошутил в ответ Йенс.
– Прошу простить, но мне действительно пора домой. Тем более сейчас подойдет мой трамвай, – сказала Анна, поднимаясь из-за стола. Она достала из сумочки несколько монеток и положила их на стол. – Пожалуйста, позвольте мне самой расплатиться за чай. Всего доброго… Йенс.
– Анна! – Он схватил ее за руку, когда она уже собралась уходить. – Но мы же с вами встретимся еще, да?
– Вы же прекрасно знаете, что я бываю в театре каждый день, с десяти утра и до четырех дня.
– Тогда я буду ждать вас ровно в четыре на нашем месте! – крикнул он вдогонку, когда она уже открывала дверь. Когда Анна ушла, Йенс глянул на монетки, оставленные на столе. Хватит не только на то, чтобы расплатиться за чай, но и заказать себе еще миску супа и стопку тминной водки.
Усевшись в трамвае, Анна мечтательно закрыла глаза и улыбнулась. Как прекрасно побыть наедине с Йенсом Халворсеном. То ли потому, что так резко изменились его жизненные обстоятельства, то ли потому, что он так долго и упорно преследовал ее своими ухаживаниями, но Йенс уже больше не казался ей самовлюбленным хлыщом, надменным и капризным мальчишкой, каким он предстал перед ней в самом начале их знакомства.
– О Господи, – горячо молилась она в тот вечер перед сном, – прости мне, пожалуйста, если я скажу, что не считаю Йенса Халворсена Ужасного таким уж плохим человеком. Жизнь испытала его на прочность, и он во многом стал другим. Ты знаешь, Господи, как я изо всех сил старалась не поддаться соблазну, но… – Анна слегка прикусила губу. – Думаю, сейчас я уже могу уступить. Аминь.
* * *
Все время, пока длились репетиции и вплоть до первого спектакля в новом сезоне, Анна и Йенс встречались регулярно, каждый день. Во избежание всяких компрометирующих слухов, Анна предложила Йенсу, чтобы он поджидал ее уже в самом кафе «Энгебрет». Там во второй половине дня всегда было спокойно и тихо. Особого наплыва посетителей не наблюдалось, и мало-помалу Анна стала терять бдительность. Однажды она даже позволила Йенсу взять ее за руку. Прецедент был создан, после чего они постоянно сидели за столом, сплетя пальцы своих рук воедино, ничуть не опасаясь, как это выглядит со стороны. Конечно, возникли некоторые проблемы. Разливать чай одной рукой или добавлять в чашки молоко было совсем даже не просто. Но ей-же-богу! Все эти неудобства с лихвой компенсировались непередаваемыми мгновениями самого настоящего блаженства.
Йенс тоже стал больше походить на себя прежнего. Он перебрался на квартиру к Отто и, по его словам, наконец-то избавился от вшей и клопов. У Отто была прислуга. Она обстирывала и Йенса. Анна с облегчением отметила про себя, что пахнуть от молодого человека стало гораздо лучше.
Но главное, что волновало Анну и занимало все ее мысли, так это нежные и на первый взгляд вполне невинные, но многообещающие прикосновения его руки к ее руке, когда она всем своим естеством чувствовала его кожу на своей коже. Больше ни о чем другом она и думать не могла. Наконец-то ей открылась вся правда характера Сольвейг и стало понятно, почему она так многим пожертвовала ради своего любимого Пера.
Чаще всего влюбленные сидели молча, даже не прикасаясь к чаю. Они словно пили друг друга, подпитываясь обуревающими их чувствами. И хотя Анна постоянно твердила себе, что должна быть начеку, что надо соблюдать осторожность, в глубине души она прекрасно понимала, что уже сдалась на милость победителю. И чем дальше, тем все больше подпадает под его чары.
26
За три дня до открытия сезона в Театре Христиании возобновились интенсивные совместные репетиции оркестра и актеров, занятых в постановке спектакля «Пер Гюнт». На сей раз Анна уже больше не делила раздевалку, расположенную в глубине кулис, с Руди и другими детьми, задействованными в спектакле. Ей выделили гримерную, которую ранее занимала сама мадам Хенсон. Шикарное помещение, одна стена которого была сплошь из зеркал. А еще в комнате стояла кушетка со спинкой вместо изголовья, обитая бархатом, на которую можно было прилечь и немного отдохнуть, если чувствуешь усталость после репетиций.
– Красивая комната, правда, Анна? – коротко прокомментировал увиденное Руди, забежав взглянуть, как она обустроилась на новом месте. – Могу сказать, что за последние несколько месяцев кое-кто из нас взлетел до небес. Не будете возражать, если я изредка стану забегать к вам, чтобы пообщаться? Или теперь я для вас уже неподходящая компания?
Анна ущипнула мальчишку за его пухлые румяные щечки и весело рассмеялась.
– Времени на то, чтобы играть с тобой в карты, у меня точно не будет. А в остальном… Приходи, когда пожелаешь.
Зайдя к себе в гримерную в первый вечер нового сезона, Анна обнаружила, что вся комната утопает в цветах. Множество открыток с пожеланиями успеха. Одно письмо было даже от родителей и от Кнута. Анна не стала читать его сразу. Отложила в сторону. Наверняка в письме сожаления о разорванной помолвке с Ларсом. Пока Ингеборг, гримерша Анны, наносила ей на лицо грим, она бегло просмотрела другие послания. Добрые слова всех, кто не забыл поздравить ее со столь знаменательным событием, трогали. Среди прочих открыток выделялась одна с прикрепленной к ней алой розой. Анна взяла открытку в руки, и в тот же миг все тело пронзила сладостная дрожь.
Я буду рядом. Буду наблюдать сегодня вечером за Вашим восхождением к звездам. Чувствую всем сердцем, что так оно и будет.
Пой, моя прекрасная птичка. Пой!
Й.
Но вот раздался звонок, возвещающий начало спектакля. Анна мысленно вознесла молитву.
– Господи, не дай мне сегодня опозориться и опозорить свою семью. Аминь.
После чего поднялась со стула и направилась за кулисы.
* * *
Анна знала, что какие-то мгновения этого незабываемого вечера навсегда запечатлеются в ее памяти. Достаточно вспомнить то ужасное состояние, в котором она вышла на сцену во втором акте и вдруг поняла, что начисто забыла весь текст роли. В отчаянии она глянула в оркестровую яму и увидела Йенса, который лихорадочно артикулирует ей забытые строки. Анна быстро пришла в себя. Пожалуй, публика даже не успела ничего заметить. И все же до конца спектакля Анна заметно нервничала. Разве что в заключительной сцене, когда она запела «Колыбельную песню», а Пер положил ей голову на колени и они остались на сцене только вдвоем, она обрела прежнюю уверенность, и голос ее снова полился широко и свободно, переполняя эмоциями всех, кто ее слушал.
Но вот растаяла в воздухе последняя нота, и раздались бурные аплодисменты. Потом последовали бесконечные вызовы. Множество букетов было вручено ей и Мари, актрисе, которая исполняла роль матери Пера. Наконец упал финальный занавес, и Анна, едва сойдя со сцены, тут же громко разрыдалась, припав к плечу герра Джозефсона.
