На первый взгляд, происходящее не отличается от обычной роскошной вечеринки. Но стоит послушать разговоры. Здесь не сходят с языка эксорд, перорация, пропозиция, альтеркация, рефутация. (Как говорил Барт, «увлечение классификацией обычно кажется игрой в бисер тому, кто ею не занимается».) Анаколуф, катахреза, энтимема и метабола. («Ну еще бы!» – сказал бы Соллерс.) «Не думаю, что Res и Verba следует переводить просто как „вещи“ и „слова“. Res, как говорил Квинтилиан, это quae significantur
[418], а Verba – quae significant
[419]; то есть на уровне речи – означаемые и означающие». Ну да, само собой разумеется.
Обсуждаются прошлые и будущие турниры, многие приглашенные – ветераны с обрубленными пальцами или молодые волки, рвущиеся к трибуне, большинству есть что вспомнить о славных и драматичных баталиях, к которым они не прочь вернуться под полотнами Тьеполо.
«Я даже автора цитаты не знал!..»
«А он мне выдает из Ги Молле! Убил, хе-хе!»
«Я был на том легендарном поединке Жан-Жака Серван-Шрейбера и Мендес-Франса
[420]. Но уже и тему забыл».
«А я – на Леканюэ с Эмманюэлем Берлом
[421]. Сюрреалистично».
«You French people are so dialectical…»
[422]
«Я вытягиваю сюжет: ботаника! Решил, что мне конец, а потом вспомнил деда в огороде. Спасибо дедуле – спас мне пальцы».
«Тогда он возьми и ляпни: „Хватит в каждом видеть атеиста. Спиноза был величайшим мистиком“. Придурок!»
«Picasso contra Dalí. Categoría historia del arte, un clásico. Me gusta más Picasso pero escogí a Dalí»
[423].
«Ему давай футбол, я в этом ни бельмеса, а он – о „зеленых“ и о „Котле“»
[424].
«Нет, я уже два года не выхожу, теперь снова в риторах, ни времени нет, ни сил – дети, работа…»
«Я уже готова была сдаться, и вдруг чудо: он произносит ТАКУЮ чушь, что лучше бы прикусил язык».
«C’è un solo dio ed il suo nome è Cicerone»
[425].
«I went to the Harry’s Bar (in memory of Heming-way, like everyone else). 15 000 liras for a Bellini, seriously?»
[426]
«Heidegger, Heidegger… Sehe ich aus wie Heidegger?»
[427]
Внезапно как будто пенистая волна окатывает лестницу и растекается вокруг. Все поворачиваются, чтобы встретить нового гостя. В сопровождении Байяра входит Симон. Публика встает плотнее и в то же время словно робеет. Вот это молодое дарование, о котором только и говорят – взялся неизвестно откуда, и хотя времени прошло всего ничего, уже поднялся до перипатетика: четыре ступени в трех последовательных турнирах, в Париже, тогда как обычно такое восхождение совершается годами. А скоро, может, будет и пять. На нем антрацитовый костюм от «Армани», рубашка жухло-розового оттенка и черный галстук с тонкими фиолетовыми полосами. Байяр решил, что ему менять свой потертый костюм не обязательно.
Присутствующие все смелее обступают дарование, уговаривая его рассказать о парижских подвигах: с какой легкостью, сыграв так, будто это разминка, он сначала положил на лопатки ритора, когда получил вопрос о внутренней политике («Всегда ли нужно быть в центре для победы на выборах?») с цитатой из «Что делать?» Ленина.
Как он потеснил оратора на специфической теме по философии права («Легальное насилие – тоже насилие?»), обратившись к Сен-Жюсту («Нельзя властвовать в невинности», но прежде всего: «Король должен править или умереть»).
А как он выступил против воинственной диалектички с цитатой из Шелли («Не умер он; он только превозмог сон жизни…»
[428]), изящно поиграв Кальдероном и Шекспиром, но еще, с изысканной утонченностью, «Франкенштейном».
И так красиво обошел перипатетика с фразой из Лейбница («Научить можно всему: даже медведя – танцевать»), попутно позволив себе роскошь доказательства, основанного почти исключительно на цитатах из маркиза де Сада.
Байяр закуривает, рассматривая из окна гондолы на Большом канале.
Симон на все вопросы отвечает с учтивой любезностью. Пожилой венецианец в костюме-тройке протягивает ему бокал шампанского:
«Maestro, вам ведь известно, кто такой Казанова, naturalmente?
[429] В его описании знаменитой дуэли с польским графом есть такие слова: „Первое, что советуют дуэлянтам: как можно скорее лишите соперника любой возможности вам навредить“. Cosa ne pensa?
[430]»
(Симон делает глоток шампанского и улыбается моргающей даме в летах.)
– Дуэль была на шпагах?
– No, alla pistola
[431].
– Что ж, для дуэли на пистолетах, полагаю, совет дельный. – Симон смеется. – В ораторском поединке принципы несколько иные.
– Come mai?
[432] Maestro, позвольте спросить, почему?
