На следующий день в «Ле Паризьен либере» сообщат о кончине двух человек: алжирца двадцати лет, умершего от передозировки прямо посреди улицы, и сбытчика, которого запытали до смерти в туалете «Адамантиума», недавно открывшегося ночного клуба, так что префект тотчас распорядился его закрыть.
30
– Эти ребята что-то ищут. Вопрос только в том, Хамед, почему не нашли.
Байяр пожевывает сигарету, Симон играет со скрепками.
Барта сбила машина, Саида отравили, дилера запытали, квартиру перевернули вверх дном, и Хамед решил, что пора идти в полицию, поскольку он сказал о Ролане Барте не все: когда они встречались в последний раз, Барт оставил ему один документ. По кабинетам разносится стук пишущих машинок. Набережная Орфевр гудит в полицейских и административных заботах.
Нет, те, кто обыскивал квартиру, документ не нашли. Нет, он не у него.
Почему же он так уверен, что его не забрали? Потому что его не было в комнате. И не могло быть: он его сжег.
Ясно.
Он его прочел? Да. Может ли он сказать, о чем там речь? В общем, да, наверное. О чем? Молчание.
Барт попросил заучить документ наизусть, а затем уничтожить. Видимо, южный акцент представлялся ему мнемотическим средством, облегчающим запоминание. Хамед сделал это, потому что, хотя Барт был старым и некрасивым, с пузом и двойным подбородком, ему по-любому нравился этот дедок, превращавшийся в грустного мальчишку, когда рассказывал о своей маме, и было лестно, что в кои-то веки уважаемый профессор поручает ему дело не орально-генитального свойства; еще Барт пообещал ему три тысячи франков.
Вопрос Байяра: «Вы можете зачитать нам этот текст?» Молчание. Симон перестал собирать колье из скрепок. Снаружи продолжается хор пишущих машинок.
Байяр предлагает жиголо сигарету, тот берет – срабатывает характе́рный инстинкт, хоть он и не курит черный табак.
Хамед выпускает дым и продолжает молчать.
Байяр подчеркивает, что Хамед явно владеет важной информацией, которая привела к смерти по крайней мере трех человек, и, пока она не предана огласке, его жизнь под угрозой. Хамед возражает: напротив, пока эта информация остается только у него в голове, убить его не могут. Тайна – залог его жизни. Байяр показывает фотографии дилера, которого пытали в туалете «Адамантиума». Хамед долго рассматривает снимки. Потом откидывается на спинку стула и начинает декламировать: «Блажен, кто странствовал подобно Одиссею, / В Колхиду парус вел за золотым руном…»
[124] Байяр вопросительно смотрит на Симона, тот объясняет, что это стихотворение Дю Белле. «Когда же те места я посетить сумею, / Где каждый камешек мне с детских лет знаком…» Хамед говорит, что выучил стихи в школе и до сих пор помнит: видно, что он горд своей памятью. Байяр сообщает, что может задержать Хамеда на сутки. Да пожалуйста, – отвечает Хамед. Байяр затягивается очередным «Житаном», прикурив от предыдущего хабарика, и продумывает план действий. Домой Хамеду возвращаться нельзя. Есть надежное место переночевать? Да, он может пойти к своему другу Слиману, это у бульвара Барбес. Придется на какое-то время исчезнуть, не ходить в привычные места, не открывать дверь незнакомым людям, на улице быть внимательным, почаще оглядываться, короче, затихариться. Байяр просит Симона подвезти жиголо на машине. Интуиция подсказывает ему, что тот скорее доверится человеку молодому и не из полиции, чем легавому в летах; к тому же, в отличие от полицейских из романов и фильмов, он ведет другие дела, так что не может сто процентов своего времени посвящать этому расследованию, и не важно, что Жискар назвал его приоритетным, а Байяр за Жискара голосовал.
Он отдает необходимые указания, чтобы им выделили машину. Прежде чем их отпустить, спрашивает Хамеда, говорит ли ему о чем-нибудь имя София, но Хамед отвечает, что никакой Софии не знает. Служащий в форме, у которого недостает пальца на руке, ведет их в гараж и вручает ключи от R16 без опознавательных знаков. Симон подписывает бланк, Хамед усаживается на пассажирское сиденье, и они выезжают из здания на набережной Орфевр в сторону Шатле. За ними трогается черный DS, который спокойно ждал, припарковавшись вторым рядом, и ни один из дежурных полицейских этим не обеспокоился. На перекрестке Хамед говорит Симону (со своим легким южным акцентом): «Ого! „Фуйехо“». «Фуэго» синего цвета.
Симон пересекает остров Сите, минуя Дворец правосудия, и приближается к Шатле. Он спрашивает Хамеда, зачем тот отправился в Париж, на север. Хамед объясняет, что в Марселе педикам плохо, в Париже лучше, хоть это и не панацея (Симон отмечает про себя, что Хамед знает слово «панацея»), здесь на педиков не так косо смотрят, а быть педиком в провинции еще хуже, чем быть арабом. И потом, в Париже полно педиков, у которых полно бабла, и здесь веселее. Симон пересекает на желтый перекресток с улицей Риволи, DS проскакивает следом на красный, чтобы не оторваться. Зато синий «Фуэго» останавливается. Симон рассказывает Хамеду, что преподает Барта на факультете и мимоходом спрашивает: «О чем там, в этом тексте?» Хамед просит сигарету и отвечает: «По чесноку, не знаю».
Симон задается вопросом, не водит ли Хамед их за нос, однако парень говорит, что зазубрил текст, не пытаясь врубиться в смысл. Предполагалось, что в случае чего он должен кое-куда отправиться и изложить заученное одному конкретному человеку, но больше никому. Симон спрашивает, почему Хамед этого не сделал. Хамед спрашивает, почему Симон думает, что он этого не сделал. Симон говорит, что, по его мнению, сделав это, Хамед не пошел бы в полицию. Хамед признаётся: нет, он этого не сделал, потому что место слишком далеко, этот человек живет не во Франции, а у него мало денег. Три тысячи франков, которые дал ему Барт, Хамед предпочел потратить иначе.
В зеркале заднего вида Симон замечает, что DS по-прежнему висит на хвосте. Мимо «Страсбур – Сен-Дени» он проезжает на красный свет, DS тоже проезжает на красный. Он сбрасывает скорость, сбрасывает и DS. Он останавливается вторым рядом, чтобы проверить, что будет. DS останавливается за ним. Симон чувствует, как у него начинает колотиться сердце. Он спрашивает Хамеда, чем тот хочет заняться позже, когда у него будет достаточно денег – если однажды они появятся. Хамед не сразу понимает, почему Симон остановился, но вопросов не задает и отвечает, что хотел бы купить судно и катать туристов, потому что любит море, а когда был маленьким, рыбачил вместе с отцом в окрестных бухтах (но это было еще до того, как отец выставил его за дверь). Симон резко стартует, визжа шинами, и видит в зеркало, как гидравлическая подвеска приподнимает большой черный «ситроен», отрывая его от асфальта. Хамед оглядывается, замечает DS, вспоминает машину, которую видел у своего дома и у Бастилии, где была вечеринка, и понимает, что за ним несколько недель следят и десять раз могли убить, но это не значит, что не убьют на одиннадцатый, – он хватается за поручень над дверью и произносит только: «Бери вправо».
Симон гонит, не раздумывая, и оказывается на небольшой улочке, параллельной бульвару Мажанта; больше всего напрягает то, что автомобиль за спиной, как теперь ясно, даже не пытается остаться вне поля зрения и начинает приближаться с непонятными намерениями, – тогда Симон бьет по тормозам, и DS въезжает в R16.
