В бар входит еще одна девица: длинные кудри, кожаная куртка, «док-мартенсы», серьги в ушах, рваные джинсы. История искусств, первый курс, – думает Симон. Она целует небрежно одетого парня прямо в губы. Симон внимательно наблюдает за малолеткой с «конским хвостом». И читает в ее профиле досаду, сдерживаемый гнев, накатившее непреодолимой волной чувство собственной неполноценности (беспочвенное, разумеется), а в уголке рта безошибочно различает признаки внутренней борьбы: горечь против презрения. Они вновь встречаются взглядами. Глаза малолетки на миг озаряют все вокруг неописуемой вспышкой. Она встает, направляется к нему, наклоняется над столом, смотрит ему прямо в лицо и произносит: «Тебе чего, козел? Хочешь мою фотку?» Симон смущенно бормочет что-то невразумительное и погружается в статью о Мишеле Рокаре.
26
Никогда еще славный городок Юрт не принимал столько парижан. Поездом до Байонны они приехали на похороны. На кладбище ледяной ветер и льет как из ведра, все сбились в тесные небольшие группы, никому и в голову не пришло прихватить зонт. Байяр тоже проделал этот путь, снова притащив с собой Симона Херцога, и сейчас они рассматривают насквозь промокших обитателей сен-жерменских джунглей. Мы в семистах восьмидесяти пяти километрах от «Флоры», и когда видишь, как Соллерс нервно покусывает мундштук, а Б.А.Л. застегивает пуговичку на рубашке, начинаешь думать, что есть смысл не затягивать церемонию. Симону Херцогу и Жаку Байяру общими усилиями удается опознать почти всех: одна группа – Соллерс, Кристева и Б.А.Л.; вот группа Юсеф, Поль и Жан-Луи; группа Фуко и Даниель Дефер, Матье Лендон, Эрве Гибер, Дидье Эрибон
[94]; факультетская группа: Тодоров, Женетт; венсенская группа: Делез, Сиксу, Альтюссер, Шатле
[95]; брат Мишель и его жена Рашель; издатель и студенты усопшего, Эрик Марти, Антуан Компаньон, Рено Камю
[96], бывшие любовники, а также компания жиголо: Хамед, Саид, Гарольд, Слиман; киношники: Тешине, Аджани, Мари-Франс Пизье, Изабель Юппер, Паскаль Греггори; близнецы в костюмах астронавтов в трауре (соседи, которые вроде бы работают на телевидении), и местные…
Его любил весь Юрт. У ворот кладбища из черного DS выходят двое и открывают зонты. Кто-то из присутствующих, заметив машину, восклицает: «Смотрите, „богиня“!» По толпе пробегает восхищенный гул, ведь это как дань памяти: под покровительством знаменитого «Ситроена» Барт опубликовал свои «Мифологии». «Думаете, убийца в толпе?» – шепчет Байяру Симон. Байяр не отвечает, он наблюдает за каждым присутствующим и полагает, что у всех здесь рыльце в пушку. Он знает: чтобы расследование продвинулось, ему надо понять, что искать. Что за ценность такая была у Барта: мало было ее украсть – вдобавок его самого порешили?
27
Мы у Фабиуса
[97], в его роскошной квартире рядом с Пантеоном: всюду, насколько я представляю, лепнина и паркет, выложенный венгерской елкой. Жак Ланг, Робер Бадентер, Режис Дебре, Жак Аттали и Серж Моати
[98] собрались, чтобы пройтись по сильным и слабым сторонам своего кандидата с точки зрения имиджа и – в ту пору термин еще казался несколько корявым – «общественных коммуникаций».
Первая колонка почти пуста. Все, что записал хозяин дома: устроил генералу второй тур
[99]. Причем с пометкой: было это пятнадцать лет назад.
Вторая колонка более содержательная. По степени возрастания важности:
Мадагаскар
Обсерватория
Алжирская война
слишком стар (дух Четвертой республики)
слишком выступающие клыки (циник)
всегда проигрывает
Удивительно, что о франциске, полученной из рук самого Петена, и об обязанностях – скромных, конечно, – которые он выполнял в Виши, ни разу не упоминалось ни в средствах массовой информации (эти, как всегда, в амнезии), ни в речах его политических противников (которым, видимо, неохота раздражать собственный электорат неприятными воспоминаниями). Разве что крайне правые, разбитые на мелкие группы, разносили слухи, которые новое поколение называет клеветой.
И все-таки… Что заставляет компанию молодых социалистов, блестящих, честолюбивых и, пожалуй, еще не утративших идеалы, осторожно мечтающих о светлом будущем, поддерживать это ископаемое из SFIO
[100], последнего из FGDS
[101], реликт Четвертой республики, этого моллеиста
[102] -колониалиста-гильотинщика (45 казней в Алжире, пока он был министром внутренних дел, а затем министром юстиции) – почему его, а не Рокара, который нравится Моруа, Шевенману
[103], пользуется поддержкой такого поборника европейской интеграции, как Делор
[104], и синдикалиста Эдмона Мэра?
[105] «С Рокаром, – скажет Моати, – нам светил „самоуправляемый“ социализм плюс контроль за финансами». Но тот же Моати примкнул к Миттерану, когда он отчетливо сместил свой дискурс влево, извлекая урок из бардака 68-го, и завил: «Я верю в обобществление средств производства, инвестиций и товарообмена. Верю, что нужен сильный государственный сектор, способный быть двигателем всей экономики».
