Объятие можно было рассматривать как, например, некую опору. Может, как раз этого-то Розе и не доставало: поддержки, опоры? Должно же быть что-то такое в жизни? Первое объятие само по себе не представляло ничего особенного, но все же: это было утреннее мужское объятие, которое явно затянулось. И вместо смущенного приветствия неожиданно возникло смущение совсем иного рода. “С объятиями покончено”, – решила Роза.
Процесс вытягивания из мужчины информации застопорился. Розу беспокоило то, что проблема, по-видимому, крылась скорее в ее собственном замешательстве, чем в увиливании от ответов мужчины. Чтобы добиться успеха, она решила подготовиться должным образом. Роза начала с составления списка прямых вопросов, в ответах на которые было бы трудно проявить уклончивость.
Потом она заполнила лист вполне себе невинными вопросами, с помощью которых можно было незаметно собрать новые крупицы информации.
Затем Роза поупражнялась. Она села на диван в гостиной, представила, что мужчина сидит на другом краю дивана, и начала:
“Кто ты? Откуда ты появился? Почему ты здесь? Как тебя зовут?”. – Роза опустила листок.
Она задавала вопросы слишком быстро. Роза слегка наклонилась вперед и вообразила мужчину, пригвожденного к месту ее взглядом.
“Кто ты?” – спросила Роза твердо, с расстановкой, зафиксировав взгляд на подушке дивана. Все прошло удачно, однако воображаемые ответы не доходили до сознания Розы.
Менее прямые вопросы давались ей гораздо сложнее, так как их нужно было задавать как можно более естественно и как бы мимоходом. Роза репетировала около часа и после этого стала чувствовать себя гораздо увереннее.
Со двора послышался бодрый звук лопаты для расчистки льда, и Роза увидела из кухни в свете уличного фонаря, как мужчина, оставив свой портфель у порога, начал в своем прекрасном шерстяном пальто скрести свежевыпавший снежный слой. Было бы здорово узнать, кто ты. Роза бросила пасту в кипящую воду и повернула на четверку ручку конфорки под кастрюлей с соусом. Она мысленно повторила подготовленные вопросы: “Откуда ты здесь взялся? Как тебя зовут? Марципан или малиновое варенье?”
Онни с грохотом вошел внутрь, переоделся в домашнее и проследовал на запах пищи в кухню. Роза решила приступить к намеченному, так как ее тренировка оставила после себя ощущение эффективности и уверенности. Она достала тарелки из шкафа и протянула их мужчине. Мужчина – и это смутило ее – оказался ближе, чем она представляла себе во время своих репетиций. Он взял тарелки и одновременно коснулся Розиных рук.
Онни стоял и дышал на волосы Розы. Роза застыла соляным столбом и закрыла глаза.
“Даже самой себе больше нельзя доверять”, – крутилось в голове Розы.
– Осторожно! – крикнула она мужчине, самой себе и тарелкам. И когда мужчина уже стоял к ней спиной, спросила: – Кто ты?
Онни чуть заметно вздрогнул, но затем начал хлопотливо счищать со стола крошки.
РЕБЕНОК ПОЛУЧИЛ КАМЕРУ и теперь снимал все: кожу, ткань, свет, темноту; он залез под стол и снимал движение ложки ко рту, он был переполнен энергией и идеями.
Радость жизни светилась в ребенке, как в маленьком негасимом маяке.
– Мама, на другой стороне земного шара не может же быть все вверх тормашками?
– Нет, золотко. Там все в правильном положении.
– Но если я начну копать отсюда и мы поиграем, как будто сквозь землю можно прорыть тоннель, тогда наши головы вылезут там раньше наших ног, или как?
– М-мм…
– Или нужно в середине перевернуться? Тебе не кажется, что тогда все будет вверх тормашками? И как там, в середине, поймешь, в которую сторону – правильно, а в которую – нет?
– Милый, я не знаю. Давай копать вместе.
Мы стали копать вместе, своими маленькими лопатками, и так старались, что вспотели, и если бы мы копали, вспотев, в правильном направлении, то уже были бы в центре Земли и знали бы ответ. Но вместо центра Земли мы оказались в центре собственного вопроса, и, возможно, он и был настоящей поворотной точкой. Когда вместо ответов наcтупило бы время вопросов.
У накрытого льняной скатертью стола слышался гомон толпы, собравшейся поесть и отпраздновать. Лаура не могла понять, как оказалась в этой компании. Казалось, что голоса раздавались сверху сразу из нескольких радиоканалов, так что ей не удавалось закончить ни одной фразы.
Смех тяжело обрушился в центр стола, и стаканы зазвенели. Лаура схватила гигантский кусок хлебного торта, украшенного сверху розочками из лосося. И рыба может закончить цветком на торте. Лаура надеялась, что поймет, что ее связывает с этой компанией, то ли семьей, то ли дружеским кругом.
Опьяневшая темноволосая женщина кричала: Но ведь каждый в чем-то хорош! Мы все хорошие! Кирсти делает невообразимый хлебный торт. Яркко поет. Веке может удержать бокал, чтобы ни случилось.
– Я легко рожаю, – услышала Лаура свой голос. За столом повисла тишина.
– Не самое плохое умение, – прокомментировал кто-то со смешком.
– Простите, не знал, что у вас есть дети, – улыбнулся другой, находящийся по соседству.
Мужчина встал, но не знал, что ему дальше делать.
Что говорила Лаура?
Акушерка сказала, что вообще не помнит другой такой легкой роженицы.
Мужчина сел. Снова встал. Он непрерывно думал: идя на кухню, через кухню – во двор, со двора – к автомобилю, уезжая прочь. За праздничным столом гомон был прерван паузой, длившейся по крайней мере десять тактов, пока разговор не возобновился.
Лаура постаралась вспомнить рождение ребенка. Воспоминание было странное. По-видимому, роженицей была бабушка Лауры. Это история бабушки – а не ее. В шуме голосов уже родилась новая тема беседы, и Лауре не удалось вступить в разговор второй раз. Но это не имело значения. Кроме того, она вообще никого не родила. Даже недоношенного кроху, которого выхаживают в инкубаторе больницы. Никого, хотя улицы были полны круглыми животами, детскими колясками и яркими санками.
– Поехали домой, – сказал мужчина и подумал: “Неприятно”.
ВРАЧ НАКЛОНИЛ ГОЛОВУ в ожидании, оставаясь доброжелательным и на удивление неторопливым. Лаура присела на стул для пациентов (был ли он теперь стулом для клиента?) и поставила сумку себе под ноги. На мгновение она почувствовала себя ребенком. И откуда только возникает всегда это чувство, когда приходится иметь дело с медработниками или же с представителями власти? Проистекает ли оно из собственного детства или же исходит от общества высокого благосостояния, в чьих руках или же объятиях находится в некотором смысле каждый гражданин?
– Я очнулась от долгого сна, – начала Лаура.
– От сна? – переспросил врач. – Помните, когда подобное ощущение возникло впервые?
– На прошлой неделе, однажды ночью.
