— Толстый как обычно при Лёне? — спросил Рома о закадычном друге нашего одноклассника, отпил пива и вдруг прищёлкнул пальцами. — Слушай, я же на вокзале в Москве Воробья встретил! Деловой стал, сил нет! Пальцы веером, сопли пузырями, носки в дырочку!
— Он чего в Москве забыл?
— Челнок же! Из Турции шмотки таскает. Говорит, в Лужниках вещевой рынок открывают, там торговать будет.
— Прямо на стадионе, что ли?
— Хэзэ.
Банки опустели, пришлось вновь становиться в очередь, но прямо перед нами на окошко нацепили листок с надписью «Перерыв». Толпа недовольно заворчала, кто-то из хвоста решил не терять время и попытать удачи на других точках. Мне никуда уходить и в голову не пришло. Литр холодного и почти неразбавленного пива подарил приятную расслабленность, хотелось накатить ещё и окончательно позабыть о случившемся, словно и не было ничего. А ведь если разобраться, то ничего и не было…
Мы с Ромой какое-то время перемывали косточки одноклассникам и вспоминали одноклассниц, а потом я не выдержал и стукнулся кулаком в киоск.
— Ну долго ещё ждать?!
Окошко приоткрылось, стала видна тётка, влезшая на табурет и шуровавшая в бочке с пивом деревянным веслом. Там же примостилось несколько вёдер, бутылка водки и пачка стирального порошка. Три в одном: дополнительный объём, крепость и пена.
Пива мне как-то резко расхотелось. Я поставил банки на полку перед оконцем и потянул Рому прочь.
— Пойдём лучше чего покрепче возьмём.
Но одноклассник замотал короткостриженой головой.
— Не, Серый, в другой раз. Ещё пересечёмся. А сейчас бежать пора. Давай, покеда!
Мы попрощались, и Рома зашагал в одну сторону, а я двинулся в другую. Дошёл до «Союзпечати» и купил четвёртый том собрания сочинений Рекса Стаута, озаглавленный «Если бы смерть спала». На сдачу выдали пятидесятирублёвую биметаллическую монету; серебристый обод, жёлтый кругляш — таких и не видел раньше.
Книгу я сунул за пояс, но не спереди, а сзади; так и приседать можно, и нагибаться, а выпасть — не выпадет, и руки свободны. Ну и не прицепится никто с дурацкими вопросами, типа: «Енот, ты в натуре читать умеешь, что ли?»
Как в воду глядел: во дворе соседней девятиэтажки, через который срезал путь, толпилось десятка два взбудораженных пацанов лет семнадцати-восемнадцати на вид. На ссору во время футбольного матча сходка нисколько не походила, как не напоминала она и разборки.
Тут и там мелькали знакомые лица, я приметил Санька и маякнул ему, а когда татарчонок подошёл, спросил:
— Что у вас за кипеш?
— Пацана убили.
На миг я опешил, но сразу сообразил, что речь идёт не о Гере, и уточнил:
— Это как?
— Да двое наших в двухэтажках у малолеток мопед отжали, а те шоблу собрали, похватали арматуру и за ними ломанулись. В посёлке нагнали, Таракан ноги сделал, а Шнурок мопед не бросил, решил на базаре с темы съехать. Ну его и замесили наглухо.
Я припомнил милицейский автомобиль в частном секторе, кивнул и спросил:
— Ответку готовите?
— Ну да. Не одолжишь на день пусковое? У тебя же было.
— Вот ты вспомнил! — только и развёл я руками. Самодельное пусковое устройство для сигнальных ракет наверняка до сих пор валялось где-то в комнате, но заниматься его спешными поисками у меня сейчас не было никакого желания.
— Ну ладно, так схожу.
— Аккуратней, смотри, — предупредил я Санька и двинулся домой.
Газет в почтовых ящиках к этому времени уже не осталось, пришлось обойтись без свежей прессы. А только я вышел из лифта и сунул руку за ключами, как на лестнице послышались шаги.
— Сергей, подожди! — окликнул меня девичий голос. — Папа не у вас?
Я обернулся к взбежавшей на этаж черноволосой девчонке в коротеньком домашнем халатике и тапочках на босу ногу и озадаченно наморщил лоб. Нет, жившую под нами Зинку Марченко я узнал сразу; просто, когда уходил в армию, соседка-восьмиклассница была плоской как доска, а за прошедшие два года на удивление округлилась во всех нужных местах. Сейчас глубокий вырез просто-таки притягивал взгляд, да и на стройные ноги, прикрытые полами халата лишь до середины бедра, было любо-дорого взглянуть. В остальном же она дурнушкой сроду не была, тут никаких неожиданностей не случилось. Симпатичное округлое лицо отличалось чётко очерченной линией скул, а улыбка заставляла проявляться на щеках милые ямочки. Правда, бледную кожу покрывала россыпь едва заметных веснушек, да ещё аккуратный нос был слегка вздёрнут на конце, но мне нравилось и то, и другое.
По счастью Зина неверно истолковала замешательство, и в тёмных девичьих глазах замелькали смешинки-чертенята.
— Эй! Сергей, это же я! — возмутилась соседка и мотнула головой, откинув за спину не слишком длинные чёрные косицы. — Неужели забыл? А я тебя ждала и с другими мальчиками не гуляла!
— Тебя забудешь, — проворчал я и полез в карман за ключами. Отпер дверь, прямо с порога заглянул на кухню и, повысив голос, спросил:
— Дядя! Борис Ефимович не заходил?
Сидевший за столом папенька Зины, круглолицый и лысоватый, помотал головой столь выразительно, что едва не расплескал при этом из рюмки водку, да и дядя Петя оказался с ним всецело солидарен и во всеуслышание произнёс:
— Нет, сегодня не заходил.
Пришлось обернуться и разочаровать девчонку. Та вздохнула, пригласила меня на чай и пошла на свой этаж, а когда я запер дверь и присел на пуфик разуться, её папа воздел к потолку указательный палец и наставительно произнёс:
— Только теперь я не Борис Ефимович, а Борис Нахимович.
— Интересно девки пляшут, — хмыкнул я, проходя на кухню. — За два года родину поменять — раз плюнуть, но чтоб родного отца…
— Не язви, молодой человек! — потребовал Борис, чокнулся с моим дядькой рюмками, и они выпили. На столе помимо бутылки водки лежали буханка белого хлеба и палка салями; как видно, закуску принёс с собой наш сосед.
Дядя Петя шумно выдохнул и сообщил:
— Он теперь не Марченко, а вовсе даже Михельсон.
— Да вы никак на историческую родину супруги собрались эмигрировать? — удивился я и заглянул в холодильник, но еды там с утра не прибавилось.
— Времена нынче такие, что ничего заранее сказать нельзя, — с неподдельной тоской вздохнул Борис Ефимович.
— Ты самого главного для эмиграции не сделал, — усмехнулся в прокуренные усы дядя Петя.
— Это что же?
Дядька выложил на разделочную доску палку салями и одним резким движением ножа откромсал от неё изрядных размеров кусок.
— Обрезания.
Кандидата в репатрианты от этой пантомимы явственно передёрнуло, и он покрутил пальцем у виска.
