Всякий раз на этом самом месте Мацунами-сан брал свои досточки и «хлоп-хлоп!» – одна об другую. Дескать, в следущий раз уже будет палкой по башке. Постепенно я успокоилась, дыхание стало сильным и глубоким. У ребят, я чувствую, тоже дело пошло. А над Мацунами вообще засияли радуги – я даже испугалась, чтобы весь Мацунами-сан радугами не изошел.
Минут через десять в душе у меня возникло чувство, как будто все двери передо мной широко распахнуты. Такое бывает, когда ты на миг оставляешь свою отдельность, и просто становишься частью потока, как дерево или ручей.
Вот за что я влюблена в Будду – он сделал великое научное открытие: человек в своей обычной земной жизни просто берег космического океана. А медитация – погружение в этот океан, путешествие в сущность бытия.
Мне было даже немного жалко, что я не глазею по сторонам, не наблюдаю исподволь, как энергетические токи идут, словно сквозь провода, по телам этих двух ребят, как весь ушел в запредельное монах, и не любуюсь сиянием мастера.
А все потому, что какая я ни на есть балда, я пережила вместе с ними, вернее, благодаря им, такой потрясающий улёт, что ни глаз открыть, ни пошевельнуться.
О, как бы мне хотелось сказать: когда все окончилось, я почувствовала, что Вселенная не вмещает меня, что я обрела окончательное и полное просветление, эго умерло в страшных муках, привязанности отпали, а рождение и смерть не имели надо мною больше власти… Пожалуй, нет. Однако такое было хорошее настроение!
Нам раздали тексты «Ханнья-синге», что значит «Великая Песнь Сердца о совершенствовании в мудрости» – символ веры дзэн-буддизма. Эту сутру ежедневно утром и вечером как заклинание произносят в монастырях, завершая дза-дзэн. Вот и я порой распеваю ее у себя в Москве в Орехово-Борисове, правда, на русском языке. А тут она была записана английскими буквами, видимо, на китайском. В литургии дзэн часто используют китайский язык.
«Кан дзи дзай босацу, ге дзин ханнья халамитсута дзи, шо кэн гоун кай ку, доиссаи ку яку…» – нараспев читала я на краю Земли с моими собратьями по Чуду, которое мы только что пережили. И я знала, что это обозначает: «Бодхисаттва по имени Кан-дзи-дзай, достигший полного совершенства в мудрости, постиг, что все вещи в мире, состоящие из пяти элементов бытия, не обладают никакой субстанцией», – я цепенею всегда, когда читаю эти строки убойной силы. Но обычно-то я одна, а тут мы вчетвером и с нами – мастер!
– «Все формы мира, – читали мы, как песню пели, – произошли от Великого Ничто, наполнены пустотой и являют собой иллюзию. То же относится к чувству, идеям, воле и познанию. Нет ничего рожденного, ничего погибающего. Нет глаза, нет уха, нет носа, нет языка, нет тела, нет голоса, нет слуха, нет вкуса, нет прикосновения. Нет препятствий и нет исчезновения препятствий. Нет старости и нет смерти. Нет ни страдания, ни причины страдания, ни пути для преодоления страдания. Поэтому бодхисаттвы следуют по пути совершенствования в мудрости. Для них нет завесы перед сердцем, а раз нет завесы, значит, нет и страха… Иди, иди за пределы, совсем за пределы, радуйся!!!»
А Лёня сидел на крылечке и слушал эту нашу песнь.
– Башню, – говорит он, – сносило – только так!..
Потом мы падали ниц и вставали раз, наверное, восемь или девять. Я тоже со всеми падала ниц, и даже не заволновалась, что в какой-то момент упаду и не встану. Мы возблагодарили всех будд, ушедших в нирвану, поблагодарили друг друга, поклонились монаху с палкой. И вышли, найдя Лёню на крыльце… в глубоком покое и блаженстве. Сознание его открылось, и он обрел высшее понимание. Вселенная не вмещала его, привязанности отпали, рождение и смерть более не имели над ним власти.
В честь этого события Мацунами-сан устроил нам с Лёней чайную церемонию в своем саду – принес глиняный чайник, чашки. И мы блаженно сидели, попивали великолепный зеленый чай из его удивительных чашек.
Я уже знала, что чашке в Японии гость всячески выказывает трепетное почтение, тем более в дзэнских монастырях, где, собственно, и зародилась чайная церемония. В шестом веке в Китае чай начали пить монахи, чтобы взбодриться во время медитации. А постепенно сам этот процесс они превратили в медитацию, где переплелось искусство сада, каллиграфии, монохромной живописи, керамики и составления букетов.
– Я сам создал этот сад! – сказал Мацунами-сан, с гордостью оглядывая зеленую лужайку – травиночка к травинке, подстриженные кусты цветущих азалий, карликовую сосну с одной выдающейся ветвью, а остальными заботливо подрезанными, что устремило это приземистое создание ввысь.
Около громадного валуна он оставил один колокольчик.
Тут я заподозрила, что чашки он тоже сделал сам. Во всяком случае, они лепились из пористой красноватой глины руками, как скульптуры, а не на гончарном круге. И все три разные.
Единственным их украшением была запекшаяся в виде глазури зола и бесформенные темные пятна, которые случайно получились при обжиге. Край чашки – утолщенный, слегка неровный, немного загнутый внутрь, и даже чуть-чуть в одном месте разошелся при обжиге.
Вообще, дзэнские мастера славятся чайной утварью. Сохранилось множество чашек и чайниц, бамбуковых ложечек разных стилей, веничков для сбивания чая в пену, железных котелков, объявленных ценнейшими национальными сокровищами. Вечно их разыскивали, выменивали, покупали за немереные деньги.
В старину подвиги выдающихся полководцев обычно награждались феодальными поместьями, но, случалось, что героев одаривали вместо поместий бесценными ящиком для чая или чашкой.
Сделанная руками пробужденного человека, чайная утварь становилась вестником запредельного. А чайная церемония, которую он проводил, – ритуалом очищения и отрешения от мира.
Если по серьезному подходить к этому вопросу, это целое действо в специально отведенном чайном домике, длящееся часа четыре, оно призвано раскрывать сердца людей, наполнять радостью и печалью, восторгом пережитой красоты и болью безвозвратности мгновенья.
Зря Леня говорит:
– Главное, не жалеть заварки, вот вам и вся чайная церемония!
Пьеса разыгрывается по нотам. Гости проходят садом, по специальной тропинке. Говорят, не существует похоронной процессии, которая была бы более молчаливой, чем эта процессия гостей в состоянии общения с природой и душевного покоя. Как перед входом в храм, совершают они омовение рук, полощут рот, – короче, настраиваются.
Сам чайный домик обычно скрыт в бамбуковых зарослях или в тени вековых деревьев на берегу озера, напоминая приют отшельника. Его делают из неотесанных досок или бамбука, соломенная крыша, глинобитные стены, дом продолжает собою сад.
В домик ведет не дверь, а лаз. Неважно, какой у тебя ранг и чин, ты должен нагнуться, чтобы перешагнуть порог чайной комнаты, как говорили, «оставить меч за порогом». (А меч самураи даже во время сна клали себе под подушку!)
