— Врешь ты все! — старая карга опасливо покосилась на заропотавшую толпу "потенциальных клиентов", — Потаскуха, содержишь тут блядовник! Лиз эту свою приютила…
— А вы печалитесь, почтенная, что вас не взяли? — выступила вперёд подавальщица, до того где-то качественно хоронившаяся, — Так не судьба: страшная вы больно!
— Да ты… да я тебя…
— Вы? Меня? Вы мне не нравитесь, — толпа грянула смехом и свистом — уж что Лиз умела, так это манипулировать общественным мнением.
Ноздри Беаты раздулись:
— Не лезла бы, куда не просят, гулящая!
— О, — хихикает Лиз, — А ваша дочь, что со мной работала, не гулящая была? Так-то мы подарочки пополам делили. Или пока денежка капает, так достойная профессия, а как перекрыли источник благ — так о морали вспомнили? Вот вам, почтенные дамы — от чистого сердца!
С этими словами Лиз повернулась к Беате с товарками спиной и задрала юбку, под которой, что ей было свойственно, некоторых элементов белья недоставало — при том, что чулочки были на месте.
Радостное улюлюканье собравшихся перешло в активную стадию, Беата сотоварищи пошли пятнами, бирюзововолосый, зашедший в этот момент в трактир, изумленно вытаращил глаза. С кухни раздался плач растревоженной Веты. Ирейн бросила тоскливый взгляд за окно: солнце отражалось в измерителе времени, показывая, что полдень все ещё не наступил.
Обычно Ирейн любила свою работу, но иногда их интимные роли распределялись несколько наоборот.
— Э. И вам добрый день? — с неподражаемой вопросительной интонацией заявил бирюзовый, глядя на Лиз, и зал грянул-таки хохотом. Ирейн поняла, что ей вот прям кровь из носу надо посидеть хоть пять минут в тишине, поесть и, пожалуй, пригубить чего-нибудь крепкого. Между тем, вчерашний гость отыскал-таки Ирейн, просиял, аки весеннее солнышко, и уверенно двинулся в её сторону. Трактирщица сдавленно простонала и, положив за неимением других пригодных органов косу на чужие проблемы, направилась в кухню — успокоить Вету да проведать Фло с Жубом. Мардж, обычно работавшая на свежем воздухе и не выносившая эту пьяную канитель, проводила Ирейн отчаянным взглядом утопающего котёныша, но трактирщица не дрогнула: саму бы кто спас.
— И вот однажды девочка без сердца обернулась лебедем — гули-гули! — да полетела на охоту. Потому что такова уж цена: коли хочешь жить превольно, без боли, то придётся, хочешь или нет, есть чужие сердца. Гули-гули! И там, на охоте, она встретила принца в медвежьей шкуре — гули-гули! И собралась было съесть его сердце, но…
Ирейн устало прислонилась к столу, наблюдая, как Косая Фло успокаивает Вету, параллельно помешивая варево в нескольких котелках — она была редкой мастерицей во всем, что касалось всяческих отваров, соусов и прочих рецептов, напрямую связанных с верным смешиванием ингредиентов. Видок при этом Фло имела дивный: её длинные, с проблесками ранней седины волосы растрепались, и в них то тут, то там торчали пучки трав (она запихивала в причёску все, что не помещалось на столе), тощие руки порхали то тут, то там, напоминая пауков, по-жабьи большой рот был растянут в усмешке, а скошенные в разные стороны глаза добавляли образу очарования. Пожалуй, вздумай Ирейн подыскивать натурщика для иллюстрирования сказок, Фло утвердили бы на роль пожирающей детей ведьмы в первом же чтении. Это был один из признаков того, как обманчива внешность: лишь благодаря помощи Фло Ирейн справлялась весь этот год, особенно в первую его половину, когда она, ещё не оправившись после тяжёлых родов, ничего не могла, а хрупкий супруг ушёл в целительный запой, ибо "дети — бабья проблема".
— Как вы тут? — уточнила она, подхватывая дочь на руки.
— Упарились, — фыркнул Жуб, ловко разделывая гусиные тушки, — Я уже и имени своего не помню!
— Сдюжим, — бросила Фло коротко, — Что у вас там? Сверовушка буянила?
— Ага, — Ирейн буквально рухнула на стул, чувствуя, как гудят ноги, и усадила Вету на руки, покачивая, — Да с группой поддержки. Прям бесплатное шоу для приезжих!
— Супружник не объявлялся?
— Нет, — хмыкнула Ирейн, — Я ж ему с друзьями больше не наливаю, сама понимаешь.
— Ещё бы, — усмехнулась Фло криво, — А тот, вчерашний, заплатил?
— Ага, — фыркнула Ирейн, — Бриллиантами. Вон как раз пришёл — видимо, одумался и вернуть решил. Я не против, но пусть с ним кто другой общается — та же Лиз.
Именно в этот момент ведущая на кухню дверь распахнулась и в проходе нарисовался радостный бирюзовый.
— Вот ты где! Я так и не спросил вчера — а как тебя зовут?
Ирейн прикрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. Не помогло. Пришлось представить, что пересчитывает выручку — так дело пошло на лад.
— Ты что здесь забыл? — вопросила Ирейн грозно.
— Тебя, — развёл руками этот псих, — Мы не слишком хорошо начали…
— Потому и кончать не будем, — закончила трактирщица, — За алмазами пришёл?
— Какими… А, нет-нет. Я — Тир, кстати.
— Ошеломительно ценная информация, — Ирейн зевнула, едва не вывернув челюсть, — Слушай, Тир, чисто по-человечески: я заколебалась, как скотина. У меня свекровь пристройку отбирает, я не спала всю ночь — из-за тебя, кстати, и встала ранним утром. Не знаю, что там тебе надо, но давай ты быстро, не намёками, а прямо, словами через рот, это скажешь?
— Для начала, наверное, извиниться, — мягко улыбнулся гость и как-то очень естественно просочился на кухню, присаживаясь перед ней на корточки и приветливо улыбаясь Вете, — Я вёл себя…
— Неактуально, — перебила Ирейн, — Радует, что после спора с фейри ты вообще выжил. Дальше.
— Я хотел бы тебе понравиться.
— Парень, мне сейчас правда никто не нравится, если он не подушка. Без обид, ты красавчик-оборотень и все такое прочее.
Этот Тир чуть нахмурился, но после снова разулыбался:
— Приятно, что ты считаешь меня красавчиком. Но… может быть, пойдёшь поспишь?
Жуб, прислушивашийся к разговору, нервно хихикнул. Фло принялась с удвоенной силой мешать соус из тринадцати трав.
— Ирейн, — вошедшая Лиз выглядела нетипично всклокоченной, — Ты тут долго? Там опять аншлаг!
— Пять минут! — трактирщица с тоскливым вздохом покосилась на лежащую на столе еду, — Вот почему я не могу пойти поспать, понимаешь? Из-за этой политической баламути гостей в трактире больше, чем во всем нашем городке людей.
— Я могу их прогнать, — сообщил этот красавец безмятежно. Ирейн переставала эта ситуация нравиться, вот вообще, если честно.
— А дочь мою потом ты содержать будешь?
— Конечно, — и снова эта непрошибаемая улыбка. Ирейн напрягало это — искристый смех, показная мягкость, а за всем этим — что-то другое, настораживающее. Ей упорно казалось, что она что-то упускает, недопонимает. Усталасть поселилась в голове плотным маревом.
