Благодарность. Думаю, люди ничего не придумывают, когда уверяют, что это чувство свойственно собакам, которых они спасли. Я часто чувствую, что Аполлон мне благодарен.
Мне бы хотелось знать, свойственно ли ему предвкушать что-то приятное.
Она скоро придет. С нетерпением жду, когда наконец смогу поесть! Завтра будет новый день.
Еще больше мне хотелось бы знать, как он помнит то, что было в прошлом. Чувствует ли он тоску по минувшему? Сожалеет ли о чем-то былом? Есть ли у него сладкие-пресладкие воспоминания? Или горько-сладкие? Раз уж у собак так развиты органы чувств, почему бы им не иметь внезапные воспоминания-вспышки, навеянные чем-то в настоящем?
Почему бы им не иметь прозрений, озарений моментов истины и так далее в этом духе?
В начале нашей совместной жизни я часто замечала, что он пристально смотрит на меня, но всякий раз, когда я отвечала на его взгляд, он отворачивался. Теперь же он часто кладет свою огромную голову мне на колени, скашивает глаза на мое лицо и смотрит на меня выразительным взглядом.
— О чем вы с ним говорите? — спрашивал меня мозгоправ.
В основном я, похоже, задаю ему вопросы. Как дела, милый? Хорошо поспал? Погонялся ли ты за кем-нибудь в своих снах? Хочешь пойти погулять? Хочешь есть? Тебе хорошо? Тебе больно от артрита? Почему ты отказываешься играть с другими собаками? Ты правда ангел? Хочешь, я тебе почитаю? Хочешь, спою? Кто тебя любит? Ты меня любишь? Ты будешь любить меня всегда? Хочешь, потанцуем? Я лучшая из тех людей, которые у тебя когда-либо были? Ты можешь определить, что я пила спиртное? В этих джинсах я не кажусь толстой? Как поется в песне: «Если бы мы умели говорить с животными».
Что на самом деле означает: если бы они могли говорить с нами.
Но это, разумеется, испортило бы все дело.
— Вся твоя квартира провоняла псиной, — говорит мне знакомый, пришедший меня навестить. — Я этим займусь, — отвечаю я. Что означает, что я больше никогда не приглашу его к себе.
Однажды ночью я просыпаюсь и вижу, что Аполлон стоит на полу и, по-видимому, зубами пытается натянуть на меня одеяло, которое я, наверное, сбросила с себя во сне. Когда я рассказываю об этом другим, они мне не верят. Говорят, что это мне, должно быть, приснилось. Что, соглашаюсь я, возможно. Но на самом деле я думаю, что они просто мне завидуют.
На презентации книги. Женщина, которую я прежде никогда не видела, хихикает и говорит: «Вы, кажется, та самая дама, которая влюблена в пса? Неужели это так?» Взяла ли я собаку в мужья, как Экерли взял собаку в жены? Будет ли смерть моего пса самым горестным днем в моей жизни? Захочу ли я тоже сгореть на его погребальном костре, как это раньше делали индуистские вдовы? Но мне тоже так захотелось поскорее вернуться домой и увидеть его, что вместо того, чтобы поехать на метро, я взяла такси. Я тоже пою при мысли о том, что скоро увижу его вновь, и эта любовь не похожа ни на какую-либо другую, испытанную мною прежде.
Меня то и дело охватывает тревога: вдруг придет кто-то, утверждающий, что он хозяин Аполлона, расскажет мне безумную, но убедительную историю о том, как их разлучили, и потребует, чтобы я вернула пса.
Читая Экерли, я заметила, что говоря о собаке, он иногда называет ее «человеком». Поначалу я думала, что это какая-то ошибка. Но учитывая тот факт, что он является одним из самых въедливых и аккуратных писателей в мире, я бы сказала, что это представляется маловероятным.
Видя тебя с собакой, люди рассказывают тебе истории про собак. Мужчина в деловом костюме гладит Аполлона по голове и рассказывает мне, как его мать в один прекрасный день решила бросить пса, который жил у нее несколько лет. Она отнесла животное на автобусную станцию и оставила его в сумке для переноски собак под скамейкой. Узнав об этом, мужчина выяснил, что пса его матери отправили в приют. Он позвонил в приют и сказал, что заберет пса, но позже, поскольку сейчас он находится на другом конце страны, заканчивая учиться на юриста. В приюте ему пообещали подержать пока пса у себя, но прежде, чем он смог приехать за ним, пес умер. Ему сказали, что он просто перестал принимать пищу.
— Я совершенно этого не понимаю, — возмутился этот мужчина. Пес был безобразно толст, потому что хозяйка кормила его пончиками, но еще молод, мил, и его совсем нетрудно было пристроить в хорошие руки. У нее совершенно не имелось оснований вот так выбрасывать его на улицу, как ненужную вещь. Хотя все это произошло много лет назад, он еще тщился понять, почему его мать совершила такой поступок.
Потому что она хотела сделать кому-то больно, думаю я, но вслух этого не говорю.
Продюсер общественного радио предлагает мне написать рецензию на книгу. Это может быть любая книга, говорит она, которая произвела на меня сильное впечатление и которую я рекомендовала бы радиослушателям.
Вообще-то я знакома с этой серией радиопередач, поскольку слушала, как другие писатели читали в них рецензии, которые написали на свои любимые книги.
Я выбираю «Оксфордскую книгу смерти». Не только потому, что, по моему глубокому убеждению, ее должен прочитать каждый, но и потому, что как раз сейчас я перечитываю ее, обращая особое внимание на главы «Самоубийство» и «Животные».
Я пишу требуемые пятьсот слов, рассыпаясь в похвалах блестящему выбору напечатанных в этой антологии отрывков, взятых из произведений всех времен — от древности до наших дней — и посвященных всем сторонам предмета от «Определений» до «Последних слов». Я говорю о том, какими потрясающими я нахожу все эти тексты о смерти и о том, что, как это ни парадоксально, книга занимательна и полна жизни.
Я трачу на эту рецензию немало времени, испытывая чувство благодарности за то, что мне дали эту небольшую работу, за то, что я могу что-то писать, что бы это ни было. Закончив, я отсылаю рецензию, но ответа не получаю, и продюсер больше не пишет мне ни строчки.
В новостях передают:
В некоторых приютах для животных применяется экспериментальная психотерапия — волонтеры читают вслух собакам, пережившим жестокое обращение или психическую травму.
Интервью с известным танцовщиком, который в детстве, став жертвой непрекращавшихся издевательств утратил дар речи.
Умер писатель Майкл Херр. Из его некролога следует, что в последние годы своей жизни он стал убежденным буддистом и перестал писать.
Из «Оксфордской книги смерти»:
Силлогизм Набокова. «Другие люди умирают. Но я не другой; следовательно, я не умру».
«Единственное из пережитого мною, чего я никогда не опишу, — сказала я вчера Вайте», — написала в своем дневнике Вирджиния Вулф. Пятнадцать лет спустя то, чего она не могла описать, свершилось.
Многие истории, написанные студентами курсов писательского мастерства, начинаются с того, что кто-то встает утром. Гораздо реже такие истории заканчиваются тем, что кто-то ложится спать. Более вероятно, что история закончится смертью. Вообще-то рассказы студентов часто начинаются или кончаются на похоронах. А когда студент желает передать поток мыслей персонажа, он чаще всего отправляет его в путь. Сажает в какой-то вид транспорта, обычно в машину или самолет. Похоже, студенты могут представить себе, что кто-то думает, только если этот кто-то одновременно движется в пространстве.
