Я помню, как счастлива я была, когда узнала, что ты скоро приедешь. Мне тебя очень недоставало. И отчасти благодаря тому, что в тот раз ты, что случалось редко, не имел ни жены, ни любовницы, а отчасти благодаря тому, что мы были далеко от дома — приезжие в чужой стране, которых часто принимали, что было вполне естественно, за мужа и жену — иногда у меня возникало такое чувство, будто мы и в самом деле пара. Пара, приехавшая в отпуск. Как бы то ни было, я помню, что в те субботу и воскресенье я ощущала между тобой и собой особую близость, и когда ты уехал, меня охватило острое чувство потери.
Все это неизгладимо впечатано в мою память, и эти воспоминания нахлынули на меня в кабинете психотерапевта. Но я не могла об этом говорить, поскольку не сумела перестать плакать.
Теперь я задаю себе вопрос, почему, несмотря на все мои размышления, я не вычеркнула слова «О рае».
Мой психотерапевт считает, что я в тебя влюблена. Что я всегда была в тебя влюблена. Он говорит мне это тоном, отличающимся от мягкого вежливого тона, который он использует всегда. Этот тон не то, чтобы невежлив, но если я не ошибаюсь, в нем звучат нотки раздражения. А может быть, он просто напряжен.
Это осложняет переживание мною утраты близкого человека. Я горюю о тебе, как горевала бы возлюбленная. Как горевала бы жена.
— Быть может, вам стало бы легче, если бы вы написали об этом, — заявляет он, когда я прихожу к нему в последний раз.
А быть может, и нет.
«Я и забыла, как это больно — вспоминать», — пишет одна из моих студенток. А ей ведь только восемнадцать лет.
Новость мне приносит Эктор, позвонив в дверь как-то под вечер. Агент, управляющий зданием, уведомил его владельца, что будет слишком много мороки, если тот начнет оспаривать мое ходатайство о том, чтобы оставить Аполлона в квартире в качестве животного для эмоциональной поддержки, тем более что на него не поступало никаких жалоб от других жильцов. (Один из моих друзей заметил, что теперь, когда у меня есть свидетельство от психотерапевта, я вероятно, смогу держать в квартире собаку все время, пока я ее снимаю, даже после того, как Аполлон скончается. Наверное, так оно и есть, но я дала себе слово больше не прибегать к этому трюку. К тому же я не могу вынести мысли о том, что Аполлон скончается, что Аполлон будет заменен.)
Эктор улыбается во весь рот. Мои глаза влажные от облегчения.
— Думаю, это следует отпраздновать, — говорю я.
У меня все еще осталась бутылка шампанского, которую мне подарила одна из студенток.
Часть 10
Каждый, кто вынужден наблюдать за стареющей собакой или кошкой, напоминает мне поэта Гэвина Юарта, желающего, чтобы его выздоравливающий после болезни четырнадцатилетний кот смог прожить хотя бы еще одно лето перед этим последним роковым ужасным визитом к ветеринару.
Я вижу в шерсти на морде Аполлона седые волоски и красные ободки вокруг его глаз. Я замечаю, как тяжело он иногда ходит, как порой у него только со второй попытки получается встать на лапы, и от этого мне больно. Перечень симптомов, который дает мне ветеринар, говоря, что я должна их опасаться, перечень распространенных признаков болезней и ухудшения состояния у собак старшего возраста повергает меня в ужас. (Как ты будешь заботиться о нем, если он станет немощным?) За те полгода, что прошли между осмотрами у ветеринара, его артрит стал хуже.
Одного чуда мне недостаточно. То, что катастрофы удалось избежать, то, что нас с ним избавили от разлуки или выселения — простите, но мне этого мало. Теперь я как Жена Рыбака из сказки братьев Гримм: я хочу большего. И не просто еще одного лета или двух, или трех, или четырех. Я хочу, чтобы Аполлон прожил еще столько же, сколько и я. Все, что меньше, было бы несправедливо.
И почему в конце концов должен быть этот неизбежный визит к ветеринару? Почему он не может умереть дома, во сне, мирно, как этого заслуживает хороший пес?
Почему, спасая его, я теперь должна смотреть, как он страдает — страдает и умирает, — а затем остаться в одиночестве, без него?
Мне кажется, он понимает, когда меня начинают одолевать такие мысли. Если он в это время рядом, то переносит все свое внимание на меня, как будто для того, чтобы отвлечь.
Люди верят: хотя животные не знают, что когда-нибудь умрут, многие из них все-таки понимают, что сейчас, сегодня, они умирают. Но в какой же момент умирающее животное начинает осознавать, что с ним происходит? Возможно ли, что задолго до смерти? И как животные реагируют на свое старение? Ставит ли их это в тупик, или же они каким-то образом интуитивно понимают, о чем говорят все эти признаки? Может быть, эти мои вопросы глупы? Я признаю, что да. И все же они занимают все мое внимание.
У Аполлона есть любимая игрушка, ярко-красная, для перетягивания, сделанная из жесткой резины. Мне нравится, как он понарошку грозно рычит, когда я пытаюсь вырвать эту игрушку из его зубов. Но, похоже, больше всего в этой игре ему нравится позволять мне выходить из нее победительницей. (Я до сих пор не знаю, насколько он осознает или не осознает собственную силу. Я совершенно точно никогда не видела, чтобы он применял ее в полной мере.) Другие игрушки его не интересуют, хотя я продолжаю покупать ему новые — точно так же я продолжаю водить его в парк для собак, хотя давно уже утратила надежду увидеть, как он там играет. Другими собаками он интересуется не больше, чем другими людьми. И это по-прежнему меня беспокоит. Почему ты не хочешь ни с кем играть? Ведь в парке так много приятных дружелюбных собак!
Но почему это должно меня заботить? Думаю, я веду себя как родитель, который хочет, чтобы его ребенок был пусть и не безумно популярен, но хотя бы не оставался всегда один. Я была бы так счастлива, если бы Аполлон подружился хотя бы с одной из других собак, а может быть, даже бы влюбился. Хотя его и кастрировали, это же не означает, что он не может испытывать какие-то особые чувства к другой собаке, разве не так? Мы часто встречаемся с изумительно красивой серебристо-серой девочкой-мастифом по имени Белла. (Я решила, что мне все равно никуда не уйти от антропоморфизма, и, хотя я пытаюсь скрывать его, я больше против него не борюсь.)
По поводу вызывающей такое восхищение собачьей верности писатель Карл Краус заметил, что собаки верны людям, но не другим собакам. Так что, возможно, они не лучший пример такой добродетели, как верность. По правде говоря, собаки часто ненавидят других собак, даже собственную кровь. Я наблюдала пример такой ненависти только сегодня утром. Две собаки на поводках заметили друг друга и тут же начали угрожающе рычать и рваться со своих поводков.
У-у, гребаный гад! Я тебя ненавижу. Черт бы тебя побрал! Я откушу твой гребаный нос, ты, вонючий кусок дерьма. Я прикончу тебя. Тебе повезло, что я на поводке, не то я откусил бы твои гребаные яйца.
Они едва не удавили себя до смерти, пытаясь добраться друг до друга.
