В своем эссе «Как бродить без цели» ты написал, что не считаешь долгую прогулку с собакой настоящим праздношатанием, поскольку это не то же самое, что бесцельное блуждание, а ответственность человека за собаку не дает ему погрузиться в себя. В последние дни я так много гуляю с Аполлоном, что даже не могу себя представить, как бы я пошла на прогулку одна. Но что действительно не дает мне погрузиться в себя или вообще о чем-либо думать, так это внимание, которое привлекает к себе он. Я никогда не поощряю внимания к нему посторонних, но хотя Аполлон не выказывает никаких признаков неудовольствия, когда ему не удается погадить в одиночестве, я нахожу эти моменты особенно неприятными. Хуже всего бывает, когда кто-то наблюдает за тем, как я убираю его помет, что, похоже, приводит определенный тип людей в некоторое возбуждение. Люди делают замечания по поводу размеров его какашек, как будто я не стою здесь же с ведерком и совком (вид которых сам по себе вызывает немало веселья, хотя, по правде сказать, я была очень довольная собой, когда мне пришла в голову мысль использовать детское ведерко для песка с пластиковым пакетом внутри и садовый совок).
— Мне вас жаль, — замечает кто-то, ухмыляясь. Или: — Я люблю собак, но я никогда не смогла бы делать то, что сейчас делаете вы.
Несколько человек укоряли меня за то, что я вообще держу такого пса:
— В большом городе таким крупным собакам не место!
— По-моему, это жестоко, — сказала одна женщина. — Жестоко держать собаку такого размера в тесной городской квартире.
— О, мы приехали в город всего на один день, — промурлыкала в ответ я. — Завтра улетаем домой, обратно в наш роскошный дом.
(Да, есть, разумеется, и приятные люди, прежде всего, другие владельцы собак, а также те, кто либо не лезет в чужие дела, либо говорит что-то приятное, душевное или умное. Но мы все знаем, что о приятном никогда не бывает столь же интересно писать и столь же интересно читать.)
Жидкости: когда я смотрю на выливающиеся из Аполлона галлоны мочи, я радуюсь, что он поднимает заднюю лапу не так высоко, как большинство кобелей — тогда вместо двери машины он описал бы ее окно.
Твердые вещества: об этом сказано уже достаточно.
Но есть еще кое-что между жидкостями и твердыми веществами, проклятье собак многих крупных пород. Несколько раз в день мне приходится вытирать его морду. Я называю это «драить палубы».
Вместо того чтобы показывать пса прежнему ветеринару, что означало бы, что мне каким-то образом пришлось бы возить его в Бруклин, я нашла ветеринара, который практикует в пешей доступности от моего дома. С Аполлоном он ладит, но я отношусь к нему с подозрением, потому что он разговаривает со всеми женщинами как с идиотками, а с женщинами в годах, как с глухими идиотками.
Когда я говорю ему, что Аполлон никогда не играет с другими собаками, даже в парках для собак, он отвечает:
— Что ж, он ведь уже не так молод, верно? Уверен, что и вы уже не носитесь вприпрыжку, как когда-то.
Когда я рассказываю ему историю Аполлона, он только пожимает плечами.
— Люди все время выбрасывают на улицу кошек и собак. Это собаки готовы умереть за своих хозяев, а не наоборот. (По-видимому, он не читал Экерли.) Разве процент браков, заканчивающихся разводами, не говорит нам, чего стоит человеческая верность? — замечает он тоном, который я нахожу неприятным.
Кто-то сказал мне, что многие ветеринары становятся раздражительными, потому что в силу своей профессии им приходится сталкиваться с особо широким диапазоном проявлений человеческой глупости — и многие из этих проявлений имеют форму антропоморфизма. Я помню, один ветеринар раздраженно закатил глаза, когда я сказала ему, что мой кот все время мурлычет, стало быть, он всем доволен и счастлив.
— Мурлыканье — это просто звуки, которые издают кошки и коты, и это вовсе не значит, что они счастливы, — резко выпалил он.
Мой нынешний ветеринар говорит мне прямо, что хотя Аполлон и в довольно хорошей форме для своего возраста, он долго не проживет. А если принять во внимание его артрит, ему бы и не захотелось долго жить. Что бы вы ни делали, говорит он, не давайте ему набирать вес.
Посмотрев на халтурно купированные уши пса, этот ветеринар качает головой и указывает мне и на другие особенности экстерьера, делающие его не совсем совершенным образчиком породы: грудь и плечи, слишком широкие по сравнению с крестцом; недостаточно чистая белизна шеи и не совсем правильное распределение черных пятен на туловище; слишком близко посаженные глаза; слишком широкие челюсти; толстоватые лапы. Сложение крепкое, но чересчур коренастое, нет настоящего изящества.
Ему не сложно поверить в то, что пес скорбит по своему умершему хозяину, и что его эмоциональное состояние еще больше осложнилось слишком большими изменениями в окружающей его обстановке. («Как бы вы сами чувствовали себя в таких условиях?» — грубо говорит он, как будто это была мысль, до которой я сама никогда бы не додумалась.) Я рассказываю ему о том, как раньше пес выл, и об ужасном новом симптоме, который, похоже, пришел на смену вою. Время от времени с Аполлоном случается что-то вроде припадка. Сначала он оглядывается по сторонам с видом полнейшей растерянности. Затем поджимает хвост и пригибается так низко к полу, насколько это вообще возможно, если не ложиться на него. Впечатление такое, будто он старается сжаться так, чтобы стать как можно более маленьким. А потом он начинает трястись. Во время этих припадков, которые длятся от нескольких минут до получаса, он ежится и непроизвольно дрожит.
«Посмотрев на него в это время, любой бы сказал, что ему кажется, что с ним скоро случится нечто ужасное», — говорю я ветеринару, умалчивая, однако, о том, что эти припадки так бередят мне душу, что при виде их у меня на глаза наворачиваются слезы.
Существуют лекарственные препараты для лечения тревоги и депрессии у собак, но ветеринар не является сторонником применения этих лекарств.
«Лекарство может подействовать только через несколько недель, — говорит он, — а часто и не действует вообще. Оставим лекарственную терапию в качестве крайней меры. — А пока что не оставляйте его надолго одного и обязательно разговаривайте с ним. Обеспечивайте ему как можно больше физической нагрузки и, если он вам позволит, попробуйте делать ему массаж. Но все равно не рассчитывайте на то, что он у вас превратится в мистера Счастливого Пса. И, вполне возможно, что он так никогда и не придет в себя, что бы вы ни предпринимали. И вы даже никогда не узнаете почему. И дело не в том, что вы не знаете всей истории его жизни. Люди полагают, что собаки просты, и нам нравится думать, что мы знаем, что творится у них в головах. Но на самом деле мы начинаем все больше понимать, что собаки намного более таинственны и сложны, чем нам когда-либо казалось, и если они не овладеют нашим языком, мы никогда по-настоящему их не поймем. И это, разумеется, можно сказать о любом животном.
— Аполлон — хороший пес, но я должен вас предостеречь, — говорит он. — Вы дама миниатюрная, и он, должно быть, тяжелее вас фунтов на восемьдесят. (Эти слова показались мне лестными.) С собаками крупных пород надо обращаться так, чтобы они не прознали правды, которая заключается в том, что на самом деле вы не можете заставить их делать то, чего они делать не хотят».
