Таня сразу поняла по бледно-встревоженному Пашиному лицу, что Аллы нет. И потому спросила тихо:
– Что, из школы не приходила?
– Нет…
– И не звонила?
– Нет… Я сам все время пытаюсь ей дозвониться, но телефон заблокирован. Я уже классной руководительнице звонил… Говорит, была только на втором уроке. А потом отпросилась – сказала, что голова болит…
– А подружкам ее звонил? Олеське? Настеньке?
– Конечно, звонил… Говорят, не знают ничего…
– Так надо еще кому-нибудь позвонить, Паш! Надо у Олеси и Насти взять номера других одноклассников!
– Да я уж всем позвонил, кому мог… Никто ничего не знает. С ней что-то случилось, Тань… Да, что-то случилось…
– Ну, не паникуй раньше времени! Я думаю, она это специально сделала… Просто чтобы мы поволновались за нее, чтобы испугались… Вернее, чтобы ты испугался. Так испугался, что больше и думать ни о чем не мог… – повела она рукой в сторону накрытого стола. – Я ж тебе утром это и пыталась объяснить, Паш! Она хочет, чтобы ты принадлежал ей и только ей! Чтобы любил только ее одну! Это и есть признаки синдрома Электры, понимаешь?
– Тань… Мне сейчас как-то не до твоих психологических измышлений… Да пусть у нее будет хоть какой синдром, пусть хоть сто синдромов, лишь бы вернулась целая и невредимая… Ну вот где, где она может быть, как думаешь?
– Не знаю… Даже предположить не могу. Но я думаю, скоро придет… Подождем еще…
– Да что значит подождем? Вон на улице темно уже! Она что, по темноте где-то бродит? Одна? Думай, что говоришь, – подождем!
– Ну, не сердись, Паш, не надо… Или сердись, если тебе так легче… Но я ведь не меньше тебя волнуюсь, правда?
– Да какая разница, кто меньше, кто больше… У нас ребенок пропал! О чем мы вообще сидим рассуждаем? Надо ведь делать что-то, Тань…
– Может, пойдем поищем? По дворам пройдем…
– А вдруг она вернется, а нас не будет? Нет, я лучше один пойду, а ты дома жди…
Паша ушел, а она встала у темного окна, свернув руки по-бабьи под грудью. Вот под светом фонаря мелькнула Пашина спина – чуть согбенная. Будто он нес на своей спине тяжкий груз. Ага, в соседний двор пошел… Только откуда она там возьмется, в соседнем дворе? Но если ему так легче – пусть поищет, побегает. Если не понимает, не хочет верить, что дочь его просто наказывает.
Конечно, сердце у нее тоже было не на месте, что говорить. Но, с другой стороны, она очень хорошо понимала свою дочь… Так понимала, что становилось ужасно за себя стыдно. Господи, да если вспомнить, как она сама вела себя в Аллочкином возрасте… Правда, папы тогда уже не было в живых… Но если представить! Если бы она однажды вдруг увидела, что папа смотрит на маму счастливыми, ошалелыми после бессонной ночи глазами! Конечно, ничего бы такого не поняла про саму «бессонную ночь», но нутром почувствовала бы – на папину любовь претендуют! Что эта любовь может и не принадлежать ей одной безраздельно…
Наверняка Аллочка тоже что-то такое почувствовала. Нутром. И они тоже хороши – вывалились утром на кухню со своими счастливыми лицами, идиоты… Ах, Танечка, кофе, ах, улыбки летучие нежные…
Пашин звонок с мобильного оборвал досадливые мысли:
– Ну что, Тань? Не пришла?
– Нет… Ты вот что, Паш. Давай, возвращайся домой. В полицию звонить будем. Время уже к одиннадцати подходит…
– Думаешь, они приедут после звонка?
– Думаю, что приедут. Все-таки ребенок пропал.
– Ладно, что ж… Давай будем звонить в полицию…
Она чуть не заплакала, слушая его убитый тревогой голос. И попросила мысленно и очень горячо: доченька, Аллочка, будь же милостива к отцу! Он тебя так любит…
Ей даже показалось, что мысль ее материализовалась и улетела в пространство. И потому добавила торопливо: прости меня, доченька, прости… Прости, что была слепа и глуха и не умела все видеть так выпукло и объемно, как вижу сейчас… Я бы тебя научила, доченька… Я бы тебе объяснила…
Захотелось плакать, но услышала, как шелестит ключ в дверном замке, и быстро смахнула слезы. Не надо плакать – при Паше… Ему и без того плохо, еще ее слезной истерики не хватало.
В половине двенадцатого они позвонили в полицию. В половине первого ночи услышали требовательный звонок в дверь, и оба заполошно бросились в прихожую.
Потом сидели на кухне, отвечали на вопросы двух полицейских – рыженького коренастого капитана Васильева и его помощницы Карины, скорее похожей на белокурого ангела, чем на полицейского.
– Какая у вас обстановка в семье? – строго спрашивал капитан Васильев и почему-то обводил придирчивым взглядом кухонное пространство.
– В каком смысле? – озадаченно таращился на него Паша. – Что вы имеете в виду?
– А то и имею… По-моему, я вполне нормальный вопрос задал. Обстановка, говорю, какая? Спокойная или нет? Не ругаетесь меж собой? Не скандалите? С работы под хмельком не приходите?
– Да о чем вы… Под каким хмельком! – возмущенно пожал плечами Паша. – Что вы такие дурацкие вопросы задаете!
– Нет, нет… – положив Паше руку на плечо и слегка сжав пальцы, заторопилась объяснить Таня. – У нас нормальная благополучная семья, мы не ругаемся и не скандалим… А уж тем более под хмельком… Нет, что вы!
– Ладно… Уже хорошо. Так и запишем… Семья благополучная, значит…
Пока капитан Васильев занимался писаниной в своих бумагах, ангелоподобная Карина наклонилась к лицу Паши, спросила тихо, почти задушевно:
– Может, вы свою девочку обидели чем-нибудь и сами этого не поняли? Они в таком возрасте очень чувствительны к любой обиде…
– Да ничем мы ее не обидели! – снова попытался возмутиться Паша. – Что вы все вопросы какие-то ненужные задаете, вместо того чтобы ребенка искать!
– Будем искать, будем… Вы не волнуйтесь, пожалуйста… – почти ласково произнесла Карина, глядя на Пашу голубыми глазами-блюдцами.
– Вот и ищите… А то… зря только время теряете…
– Так! – оторвавшись от бумаги, строго глянул на них капитан Васильев. – Фотографию давайте! Хорошую четкую фотографию!
– Чью фотографию? – удивленно уставилась на него Таня.
– Ну не вашу же, мамочка… Дочкину фотографию давайте, неужели непонятно?
– А… Ну да… – встрепенулась Таня, быстро поднялась со стула. – Да, я сейчас найду…
Фотографий оказалось почему-то немного, и везде Аллочка была то с отцом, то с бабушкой, то с подружками. А с ней – ни одной… Но для капитана Васильева это и не важно, наверное…
Вложив Аллочкину фотографию в листки протокола, капитан встал и, не прощаясь, направился в коридор. Ангел Карина порхнула за ним как на крыльях. Паша проговорил им вслед растерянно:
– Постойте… А вы что, уже уходите? А как же… А нам что делать?
