– Пожалуйста, не надо, – сказал он, когда я вернулась, но что было делать?
Через неделю он попытался отнять у меня нож, затащить меня к себе в круг, но было уже поздно: я уже сотворила заклинание силы.
Клянусь, я обходилась с ним хорошо, как только могла. Я перестала резать ему руки; проводила ножом по спине, легко, как только было можно, а потом перевязывала его. Раны заживали неплохо, особенно учитывая, как сыро было в подвале: никаких больше уродливых струпьев, просто сеть розовых линий, выцветающих до красивого серебристого.
Было нелегко, даже недели спустя. Никто меня раньше не боялся, и каждый раз, когда он вздрагивал при виде меня, мне казалось, будто мое сердце напоролось на гвоздь.
Только когда я закончила третье заклинание, «Ум», я смогла сказать что-то в свою защиту. Без имени, без истории, с телом, скроенным точно по мерке моего желания… даже его выговор пришел откуда-то из моих снов. Я не просто вызвала его, я его создала. И потому, раз уж я собрала его из трав, крови, волшебства и желания, он не был вполне настоящим. Он был еще одной частью книги, как и сами заклинания или списки необходимого перед ними. Не человек, не взаправду, но идея, вызванная к жизни игрой моего ума и словами на странице.
Ум был хорошим даром. Надо было сотворить его первым, потому что после этого я стала гораздо лучше спать.
– Ты выглядишь иначе, – сказал он мне как-то утром, и это было правдой. Иногда заклинанию нужно было несколько часов или дней, чтобы размотать тонкую пряжу логики, ведущую к наследству или поразительно быстрому повышению до генерального директора. Но в остальных случаях я просто просыпалась другой: так было с силой и умом, а теперь с красотой.
– Да, – ответила я.
Учитывая, что я неплохо убедила себя в его базовой нереальности, удивительно, насколько я обрадовалась тому, как он на меня посмотрел – как желала этого взгляда, как желала его самого. Теперь, когда у меня самой была красота, свой набор приемов, я могла слегка ослабить настороженность.
Я стала проводить в подвале все больше и больше времени. Он не особо отвечал, но по крайней мере слушал. Нам обоим было одиноко. Я не могла ни с кем, кроме него, поговорить о поразительных вещах, которые стали со мной происходить, а он после стольких дней в тесном, темном маленьком кругу не мог не жаждать моего общества. Или хорошо притворялся, что жаждет.
Как-то поздно вечером, изрядно напившись, я пообещала ему, что, когда закончу, когда книга кончится и не останется заклинаний, я выпущу его из круга и все с ним разделю. В конце концов, сказала я заплетающимся языком, это все в той же степени твое, как и мое. Я не была наивна – я понимала, что ему нельзя верить. Но он был так хорош, что я невольно его желала, ведь теперь я привыкла получать все, что хочу. Конечно, я знала, что он не сможет меня простить. Не без моей помощи. Я пыталась не слишком изучать предстоявшие мне заклинания – странно, это казалось каким-то неуважением, как пролистать книгу до последней страницы, – но знала, что последнее называется «Любовь».
А потом в списке появился новый компонент.
К тому времени мы достигли некоторого равновесия, поэтому, когда я спустилась в подвал с ножом, он подставил мне спину. Я посмотрела на него, и мне стало дурно. Его некогда безупречные мускулы обмякли и стали дряблой нездоровой плотью; кожа была мучнисто-белой из-за многих дней, проведенных в темноте. Я увидела, что, несмотря на все мои предосторожности, свежие порезы все еще кровоточили, плакали сквозь повязки, увидела, что каждая узловатая косточка позвоночника отбрасывает свою собственную отчетливую тень. Меня пронзило чувством вины, и я подумала, что нужно стереть круг и выпустить его. Я никогда не хотела его сильнее, чем в ту минуту, сломленного, уродливого и нуждающегося во мне. К тому же, учитывая, что у меня уже имелось – богатство, успех, удача, ум, сила, красота, – что мне могла дать власть?
Я провернула острие ножа в ладони, разрывая кожу. Мы добрались только до середины книги.
– Прости, – сказала я, вращая нож, пока рука у меня не загорелась и не стала кровоточить. – Сегодня нам придется сделать кое-что другое.
Одно заклинание, потом другое, потом еще. Каждый вечер слезы из него становилось выжимать все труднее и труднее. Я кричала, я умоляла и упрашивала, я сама плакала. В минуту слабости я даже сказала: «Ты что, не понимаешь, что я это делаю для нас?» Но еще я стала изобретательнее, и это касалось не только ножа. Он плакал от боли, плакал от страха, от одиночества; плакал от усталости и смущения. И плакал обо мне. Иногда ночами я заползала в круг и обнимала его, пока он плакал, и шептала ему, как все будет, когда мы наконец будем вместе, когда все закончится.
Прошел год. Он плакал, я собирала каждую соленую каплю, и мир раскололся у моих ног, как яйцо. У меня было не только все, чего я хотела; у меня было все, чего можно хотеть. Я придумывала новые желания, просто чтобы их удовлетворить.
В тот день, когда я добралась до последней страницы книги, я собрала все компоненты и отнесла их в подвал: травы с фермерского рынка, побрякушки из магазина «все за доллар».
Он лежал, свернувшись на полу, неподвижный, бледный и тихий, и когда я его увидела, я вскрикнула. Его глаза распахнулись.
– Ш-ш-ш, – сказала я и улыбнулась.
Я потянулась через границу круга и погладила его по руке. На его теле не осталось места, не отмеченного пересечением серебристых блестящих шрамов. Я задумалась, сотрет ли их последнее заклинание, явится ли он мне со свежей кожей, как новенький.
– Любовь моя, любовь моя, – позвала я.
Он уже несколько месяцев не произносил внятных слов, но застонал и вздрогнул, и я нежно сжала его плечо, погладила то, что осталось от волос.
Я пролистнула книгу до последней страницы, отвернув ее назад. Мы вместе сожжем эту книгу, мы с ним, когда сотворим заклинания. Моя любовь вернется ко мне, возродившаяся и целая.
Вот только – стойте.
Нет. О нет.
Заклинание у меня перед глазами расплылось и изменилось. Потребовало от меня чего-то другого. От него. Я могла бы заплакать, но вместо этого рассмеялась. Я смеялась и смеялась. Так всегда получается, да? Нельзя получить все, чего желает сердце, потому что в этом ведь нет никакой морали.
Я уставилась на заклинание, желая, чтобы оно перестроилось, но оно осталось прежним.
Поэтому я вошла в круг и выволокла его наружу. Я вспомнила, как год назад, спотыкаясь и визжа, убегала от него. Каким высоким и устрашающим он был. Теперь у меня была сила, а он почти ничего не весил. Я расправила его конечности, содрала с него грязную майку. Вынула нож и села верхом ему на грудь. Склонилась поцеловать его сухие потрескавшиеся губы, приставила острие ножа к его грудине. Я найду какую-нибудь другую любовь, настоящее желание моего сердца. Обещание было прямо передо мной, в книге.
– Не страшись, – прошептала я.
