В конце концов кто-то из очереди, наблюдавший за происходившим, похлопал его по плечу и показал на нее, тосковавшую в одиночестве на тротуаре.
Она стояла в смущении, пока он шел к ней.
– Извини! – сказала она. – Ужасно неловко.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Двадцать, – ответила она.
– А, – сказал он. – Мне казалось, ты говорила, что ты старше.
– Я сказала тебе, что я на втором курсе! – ответила она.
Стоять на улице перед баром, после того как тебя на глазах у всех не пустили, было уже само по себе унизительно, а теперь еще и Роберт смотрел на нее, как будто она сделала что-то не так.
– Но ты ведь – как это называется? Пропустила год? – возразил он, как будто у них был спор и он мог победить.
– Не знаю, что тебе сказать, – беспомощно ответила она. – Мне двадцать.
И тут, как ни абсурдно это было, к ее глазам подступили слезы, потому что все как-то вдруг рухнуло, и она не могла понять, почему все так сложно.
Но когда Роберт увидел, как искривилось ее лицо, произошло какое-то чудо. Из его позы ушло напряжение; он выпрямился и обхватил ее своими медвежьими руками.
– Ох, милая, – сказала он. – Солнышко, все в порядке. Пожалуйста, не расстраивайся.
Она позволила ему прижать ее к себе, и ее переполнило то же чувство, что тогда, возле 7-Eleven, – что она хрупкая и драгоценная и он боится, что сломает ее. Он поцеловал ее в голову, она засмеялась и вытерла слезы.
– Поверить не могу, что плачу из-за того, что меня не пустили в бар, – сказала она. – Ты, наверное, думаешь, что я полная идиотка.
Но она знала, что он так не думает, потому что он так на нее смотрел; в его глазах она видела, какая она хорошенькая, когда улыбается сквозь слезы под меловым светом фонаря, а в воздухе кружатся редкие снежинки.
Тут он ее поцеловал, в губы, всерьез; набросился и практически заткнул ей глотку своим языком. Поцелуй вышел жуткий, до изумления плохой; Марго поверить не могла, что взрослый мужчина вообще может так плохо целоваться. Все было ужасно, но каким-то образом это вернуло ей прежнюю нежность к нему, ощущение, что, хотя он и старше, она знает что-то, чего не знает он. Закончив целовать, он твердо взял ее за руку и отвел в другой бар, где были столы для бильярда и автоматы с пинболом; пол там был посыпан опилками, и никто не проверял у дверей документы. В одной из кабинок она увидела старшекурсника, который занимался с ней английским, когда она была на первом курсе.
– Взять тебе водку с содовой? – спросил Роберт, и она подумала, что это, наверное, шутка такая про то, что пьют девочки из колледжа, хотя никогда не пила водку с содовой. Она вообще-то немного нервничала из-за того, что заказать; там, куда ходила она, заказы брали только за стойкой, так что те, кому уже был двадцать один, или у кого были годные поддельные документы, приносили кувшины с пивом PBR или Bud Light, чтобы со всеми поделиться. Она не знала, не станет ли Роберт смеяться над этими марками, поэтому, не уточняя, сказала:
– Мне просто пиво.
Когда поцелуй был позади, а впереди напитки, и, может быть, из-за того, что она расплакалась, Роберт расслабился и стал куда больше похож на того остроумного парня, которого она знала по сообщениям. Чем больше они говорили, тем больше она уверялась в том, что он не злился и не был ею недоволен, а просто нервничал, боялся, что ей с ним плохо. Он все возвращался к тому, как она с самого начала отвергла фильм, шутил об этом и наблюдал за ней, за тем, как она отреагирует. Поддразнивал ее насчет ее изысканных вкусов, говорил, как трудно произвести на нее впечатление из-за того, что она слушала курс по кинематографу, хотя знал, что она всего лишь посещала летом факультатив. Он шутил по поводу того, как она с другими работниками модного кинотеатра, наверное, садится и смеется над теми, кто ходит в обычные кинотеатры, где даже вино не подают, а некоторые фильмы идут в IMAX 3D. Марго смеялась над его шутками про эту воображаемую снобскую киноманскую версию себя, хотя все, что он говорил, было как-то несправедливо, поскольку именно она предложила посмотреть фильм в Quality 16. Хотя сейчас она понимала, что, возможно, тоже задела Роберта. Она думала, что было понятно, что она просто не хочет идти на свидание туда, где работает, но, возможно, он воспринял это куда более лично; возможно, он предположил, что ей стыдно с ним показаться. Она начинала думать, что понимает его – насколько он чувствителен, как легко его ранить, – и от этого чувствовала, что сближается с ним, а еще ощущала себя сильной, потому что, раз уж она знала, как его задеть, то и как утешить, знала. Она все задавала ему вопросы про фильмы, которые ему нравились, и уничижительно говорила про то, что крутили в модном кинотеатре, ей это кино казалось скучным и непонятным; она рассказала ему, как робела старших коллег и как иногда переживала, что недостаточно умна, чтобы о чем-то иметь собственное мнение. На него это оказывало мгновенное и ощутимое воздействие, ей казалось, что она гладит большое пугливое животное, вроде лошади или медведя, умело уговаривая его поесть у нее из рук.
К третьему пиву она начала думать о том, каково будет заняться с Робертом сексом. Может быть, будет вроде того ужасного поцелуя, неуклюже и чересчур, но представляя, как он будет возбужден, как голоден, как будет хотеть произвести на нее впечатление, она ощутила, что в животе у нее что-то дрогнуло от желания, явно и болезненно, как удар оттянутой резинки по коже.
Когда они допили, она решительно сказала:
– Ну что, пойдем отсюда?
И ей показалось, что он на мгновение обиделся, подумав, что она сворачивает свидание, но она взяла его за руку и повела, и от того, какое у него сделалось лицо, когда он понял, о чем она, от того, как послушно он шел за ней из бара, ее снова щелкнуло той резинкой – а еще, как ни странно, от того, что ладонь у него была скользкой.
Снаружи она снова подставилась под поцелуй, но, к ее удивлению, он только чмокнул ее в губы.
– Ты пьяная, – сказал он обвиняющим тоном.
– Вовсе нет, – ответила она, хотя да.
Она прижалась к нему, чувствуя себя рядом с ним крошечной, и он шумно и судорожно выдохнул, словно она была чем-то слишком ярким, чтобы смотреть на это без боли, и это тоже было секси, то, как он дал ей ощутить, что она – нечто вроде непреодолимого соблазна.
– Я отвезу тебя домой, салага, – сказал он, направляя ее к машине.
Когда они сели, она снова к нему прижалась, и пару секунд спустя, слегка отстранившись, когда он слишком глубоко засунул язык ей в горло, она смогла заставить его поцеловать ее мягче, как ей нравилось, а вскоре она уже сидела на нем верхом и чувствовала, как его эрекция полешком упирается ему в трусы. Когда оно перекатывалось под ее весом, он издавал трепещущий высокий стон, который ей казался слегка мелодраматичным, а потом он внезапно спихнул ее с себя и повернул ключ зажигания.
– Обжимаюсь на переднем сиденье, как подросток, – сказал он с притворным отвращением. Потом добавил: – Я думал, ты для этого слишком взрослая, раз уж тебе двадцать.
