Оставь нас в покое! Оставь нас в покое! Оставь нас в покое!
После этого король и сам разгневался. Он приказал отрезать языки слугам, чтобы они не могли рассказать, в каком состоянии королева, потом прогнал королевского советника и нанял убийцу, чтобы удостовериться, что тот никому не раскроет тайну. Он лгал детям, он сказал, что их мать больна, и издал закон, запрещающий говорить о том, что с ней случилось. И все же, несмотря на все его усилия, поползли слухи. Слухи о том, что по ночам королева выходит из спальни и гуляет по галереям, таща за собой своего чудовищного, побрякивающего и позванивающего любовника.
Король правил королевством, как мог, и старался думать, что овдовел. Он больше не навещал королеву, хотя иногда по ночам бродил во сне и просыпался у ее спальни, с занесенным кулаком над дверью.
Прошел год, потом пять, потом десять, пока, наконец, не в силах больше выносить груз своего горя, король не вернулся в спальню жены, решив поговорить с ней в последний раз, а потом лишить себя жизни.
Спальня королевы была освещена одинокой свечой, оплывавшей в углу. Ослепнув от темноты, король поначалу решил, что комната пуста, но потом его глаза привыкли к сумраку, и он увидел бледный силуэт, извивавшийся во мраке. Со стороны кровати доносился шуршащий шепот, похожий на звук, который издают черви, если перевернуть камень, под которым они прятались. Звук был такой пугающий, что король собирался бежать, но потом в окно упал серебристый луч лунного света и озарил то, что лежало на простынях.
Создание, смотревшее на короля, было омерзительной тощей тварью с тусклыми волосами, кожей бледной, как у мертвеца, и огромными невидящими глазами, которые давно привыкли к темноте. Оно оскалило зубы и зарычало, а его голые лопатки заходили под кожей, как короткие недоразвитые крылья. Медленно, как во сне, чудовище, когда-то бывшее королевой, соскользнуло с кровати и поползло в сторону короля, волоча за собой зеркало, ведро и старую берцовую кость.
Король закричал и бросился к двери, но едва добежал до нее, перед ним встало видение: его жена, какой она была, когда он впервые ее увидел – улыбающаяся девочка с нежным лицом, – и жалость поглотила его страх.
Собрав все свое мужество, он вернулся в комнату и встал на колени перед женщиной, которую любил. Прости меня, прошептал он в тишине, и жестяное ведро эхом вернуло ему его слова.
Прости меня.
Нежно, очень нежно король стал вынимать берцовую кость из стиснутых рук королевы. Она тряслась и цеплялась, как могла, но справиться с королем у нее не было сил. Без предупреждения она выпустила кость. Руки короля соскользнули. Берцовая кость упала, щербатое ведро ударилось о камень со звуком, с каким раскалывается колокол, а зеркало разлетелось на тысячу осколков.
Королева растерянно наморщила лоб и на мгновение снова показалась прежней. Потом она рухнула, словно ей перерезали связки, а когда король попытался взять ее за руку, чтобы поднять, махнула рукой и полоснула короля по горлу осколком разбившегося зеркала.
На следующее утро королева вышла из комнаты. Она была все так же бледна, как мертвец, и худа так, что торчали кости, но, когда она заговорила, слова ее были тихи и внятны. Она рассказала народу о трагедии, случившейся прошлой ночью; о том, как король, лишившийся рассудка из-за многих лет горя, пришел к ней в спальню и перерезал себе горло. Она сказала, что долго болела, но теперь ей лучше, и теперь она готова править как наследница мужа. История была неправдоподобная, и глаза королевы мерцали безумием, когда она ее рассказывала, но она по-прежнему была королевой, и никто, даже ее собственные дети, не посмел возвысить против нее голос.
Королева взошла на трон, и вскоре рядом с ней появилась фигура в старом черном плаще. Никому не разрешалось подходить близко, чтобы ясно ее разглядеть, но от нее исходил неприятный запах, а иногда, когда королева склонялась, чтобы послушать ее совета, те, кто стоял перед ней на коленях, думали, что под складками плаща видят лицо самой королевы, только разбитое на тысячу кусочков. Так королева прожила остаток своих дней, а когда умерла, ее похоронили, согласно ее желанию, положив ей в гроб фигуру в черном плаще.
Дети королевы выросли, состарились и умерли в свой черед, а вскоре королевство рухнуло, и его захватили чужестранцы. Глубоко под землей в жестяном ведре эхом отзывался хруст, с которым грызли черви, а зеркало отражало танец мрачного распада. Вскоре историю королевы позабыли. Ее надгробие упало, непогода стерла ее имя, и век спустя старая берцовая кость стала лишь одной среди кучи таких же, щербатое ведро давно умолкло, а разбитое зеркало не отражало ничего, кроме гладкого белого черепа.
Кошатник
Марго познакомилась с Робертом в среду вечером, как раз когда кончался осенний семестр. Она работала на торговом лотке в модном кинотеатре в центре, а он пришел и купил большой попкорн и коробку лакричных палочек Red Vines.
– Какой… необычный выбор, – сказала она. – По-моему, я до сих пор не продала ни одной коробки Red Vines.
Привычка флиртовать с клиентами осталась у нее с тех времен, когда она подрабатывала баристой, это помогало получить чаевые. В кинотеатре чаевых не давали, но иначе было скучно работать, и она подумала, что Роберт милый. Не настолько милый, чтобы она, допустим, подошла к нему на вечеринке, но достаточно милый, чтобы воспылать к нему воображаемыми нежными чувствами, если сидишь напротив на скучной лекции, – хотя она была уверена, что он уже отучился в колледже, ему было минимум лет двадцать пять. Он был высокий, это ей нравилось, и она заметила татуировку, выглядывавшую из-под закатанного рукава его рубашки. Но он был скорее полноват, борода самую малость длинновата, а плечи немножко ссутулены, словно он что-то защищал.
Роберт не принял ее заигрывания. А если и принял, то дал это понять, только отступив назад, как будто хотел, чтобы она подалась к нему, постаралась немножко.
– Ну, – сказал он. – Так, значит, так.
Сдачу он положил в карман.
Но на следующей неделе он опять пришел в кинотеатр и купил еще коробку Red Vines.
– У вас успехи в работе, – сказал он ей. – На этот раз вы сумели меня не задеть.
Она пожала плечами.
– Ну что, меня повысят, – сказала она.
После сеанса он вернулся.
– Девушка за лотком, дайте мне свой телефон, – сказал он, и она, к своему удивлению, дала.
Из короткого разговора о Red Vines они за следующие несколько недель выстроили сложные леса шуток в сообщениях, целые импровизации, которые разворачивались и преображались так быстро, что временами ей было трудно держать темп. Он был очень умен, и она обнаружила, что ей надо потрудиться, чтобы произвести на него впечатление. Вскоре она заметила, что он почти сразу отвечает на ее сообщения, но, если она медлила с ответом несколько часов, его следующее сообщение всегда было коротким и в нем не было вопроса, так что ей приходилось решать, начать ли разговор заново, – и она всегда начинала. Несколько раз она отвлекалась на день-другой и гадала, не прекратится ли это общение совсем, но потом придумывала что-нибудь смешное, что можно было ему рассказать, или видела в интернете картинку, имевшую отношение к их разговору, и все начиналось заново. Она по-прежнему знала о нем немного, потому что они никогда не говорили ни о чем личном, но когда им удавалось придумать две-три удачных шутки подряд, возникало какое-то приятное головокружение, словно они танцевали. Потом, как-то раз, когда она готовилась к экзаменам, она пожаловалась ему, что все столовые закрыты, а в комнате у нее еды нет, потому что соседка совершила набег на ее запасы, и он предложил купить ей Red Vines, чтобы подкрепиться. Сначала она отшутилась, потому что ей на самом деле нужно было заниматься, но он ответил: «Нет, я серьезно, хватит валять дурака, приезжай», – так что она надела куртку поверх пижамы и встретилась с ним возле магазина 7-Eleven.
