– Товарищ сержант госбезопасности! – обратился Гайдар к Валуеву. – Разрешите взять вашего бойца?
– В смысле – взять? – удивился Валуев, незаметно переходя из сонного состояния в боевой режим. – Арестовать? По какому обвинению?
– Арестовать? Нет, что вы! – оторопел Гайдар. – Час назад к нам вышла новая группа окруженцев. Причем не с запада, как все прочие, а с востока, как вы вчера. Старший этой группы говорит, что их послал сюда Игорь Глейман.
– Старшина Пасько со своей группой все-таки добрался? – обрадовался я.
– Да, старший – Игнат Пасько! – кивнул Гайдар. – Знаете его? В смысле – знаете, конечно, но насколько хорошо?
– В июне с ним познакомился, – сказал я. – В Ровенской области. Мы тогда в окружение попали, а он нам здорово помог! Кажется, единственный из местных жителей.
– Отлично! Опознать его сможете? – спросил Гайдар.
– Конечно!
– Товарищ сержант, так я могу Игоря… забрать? – уточнил у Валуева Аркадий Петрович.
– Да забирайте! – усмехнулся сержант. – К полудню вернете?
– Обязательно! – сделал «честные глаза» добрый детский писатель и, схватив меня за рукав, буквально поволок к своей «берлоге». Автоматчики молча топали сзади.
– Слушай, Игорь, я помню, что ты мне про то окружение рассказывал, и я тогда еще очерк в «Комсомолку»
[45] накатал, но этого старика ты не упоминал! – нарочито небрежно сказал Гайдар, когда мы отошли от группы осназовцев.
Я откровенно рассмеялся. Аркадий Петрович посмотрел на меня с удивлением.
– Товарищ батальонный комиссар, я вам и половины того, что там было, не рассказал! Иначе пришлось бы не очерк, а роман писать! – спокойно объяснил я. – Для прессы история выглядела крайне простой, хоть и ужасной: ребятишки попали под авианалет, собирали раненых, приехали фрицы и раздавили раненых танками, часть ребятишек оказала сопротивление, и им удалось убить несколько захватчиков. Так?
– Насколько я помню, так! – даже чуть-чуть притормозил Гайдар. – А что было на самом деле?
– Для начала: между авианалетом и убийством захватчиков прошло двое суток.
– Вот как? – профессионально напрягся бывший корреспондент газеты.
– Там довольно долгая история… С относительно счастливым концом… Я со своим напарником мотался по окрестностям в поисках помощи. В процессе поисков встретил Игната Пасько. Он обещал помочь, но пропал. Я пошел его искать в ближайшую деревню, а там власть националисты захватили, Игната схватили и бросили в сарай. Я его отбил и привел к своим…
– Отбил, значит? У националистов? – недоверчиво спросил Гайдар. – И много их было?
– Точного количества не знаю, но на месте осталось четверо…
– Ладно, мы пришли уже! Потом как-нибудь расскажешь! – проворчал Гайдар. – На роман хватит, говоришь?
– Ну, на повесть – точно! – улыбнулся я.
В знакомом загончике, играющем роль КПЗ, болталось с десяток человек – все знакомые по позавчерашней встрече. Выглядели они донельзя угрюмыми – шли ведь на подмогу, подвиги совершать, а здесь их обезоружили и проверкой угрожают! Деда Игната среди них не было.
– Я его изолировал от всех! – словно угадав мои мысли, сказал Гайдар. – Как только он твое имя произнес. Пойдем!
Мы зашли в замаскированное «логово кровавой гэбни». Посреди палатки на чурбачке сидел старик, скромно сложив руки на коленях. Рядом стоял сержант с автоматом, которого Гайдар называл Володей. Обменявшись едва заметными кивками, «гэбисты» рокировались – Гайдар остался, Володя вышел. Детский писатель сел на свое место за самодельным столом и спросил эдаким «казенным» голосом:
– Товарищ Глейман, здесь есть лично вам знакомые люди?
– Да, товарищ комиссар! – решив подыграть, не менее скучным голосом сказал я и вдруг, резко выбросив в сторону руку, указал на Пасько: – Вот он!
Старик от неожиданности чуть с чурбачка не сверзился.
– И кто этот человек, товарищ Глейман? – тем же бесцветным тоном продолжил спрашивать Гайдар, но я видел, что моя выходка не прошла впустую – уголки губ батальонного комиссара дрогнули, словно он с трудом сдерживал улыбку.
– Это Игнат Михайлович Пасько – колхозник из Ровенской области. А ныне – старшина Красной Армии! – торжественно провозгласил я и сунул деду ладонь для рукопожатия. – Рад, что ты добрался, дед Игнат! Без потерь?
– Так точно, Игорь! – шутливо отсалютовав, ответил Пасько. – Прошли, похоже, по вашим следам. Ну, вы, ребята, накуролесили по дороге – почти четыре десятка трупов после себя оставили! Я так подумал, что вы нас тогда, в лесу, просто пожалели – положить нас там для вашей четверки не представляло труда! Верно?
– Учитывая тогдашнюю диспозицию – без потерь с нашей стороны не обошлось бы! – усмехнулся я.
– Так, товарищи, давайте вечер воспоминаний оставим на послевоенный период! – вмешался Гайдар, слушавший наш диалог с особым интересом. – Я вижу, что документы у вас, товарищ старшина, в полном порядке. Но сам факт поступления добровольцем на действительную военную службу в вашем возрасте – удивителен!
– Я, товарищ комиссар, был на том поле, где германцы детишек наших танками передавили! – встав с чурбачка, сказал Пасько. – Поэтому остаться в стороне не смог! Я воевать начал, ребятушки, когда вас еще и на свете-то не было!
– Верю, товарищ старшина! – Гайдар поднял вверх руки, словно сдавался. – Мне доложили, что ваши люди упоминали участие в танковом бою. Это-то как?
– Просто деваться нам было некуда, вот и приняли бой… – просто ответил Игнат, снова усаживаясь.
* * *
…Разведбат продвигался не спеша, чтобы даром не газовать, выдавая себя ревом дизелей. «Т-34» шли колонной, а шустрые «БТ-7» бегали на флангах и впереди.
Цуманская пуща не то что Беловежская – дебри здесь хоть и имеются, но не всюду. Особенно в этих обжитых местах, где сплошного лесного покрова просто не существовало, – пуща расползалась на отдельные рощи, между которыми тянулись луга, а частенько и пастбища заброшенные, по военным-то неурядицам, и поля несжатые, изъезженные гусеницами и колесами «завоевателей».
Старшина Пасько и еще трое из его взвода пристроились на «бэтэшку» младшего лейтенанта Зеленого. Младлей полностью оправдывал свою фамилию – был он молод, если не сказать – юн, и неопытен. Но смекалкой его бог или природа не обделили – Зеленый быстро понял, как следует воевать на его танке, усвоив чужой, часто печальный, опыт.
Броня на «бэтэшке» стояла такая, что пробивалась любым немецким орудием, даже 37-миллиметровой «колотушкой», как эту пушчонку прозывали сами немцы. А вот чтобы самому нанести урон гансам да фрицам, следовало подойти поближе – с дальней дистанции вести огонь из башенной «сорокапятки» было делом бесполезным.
