— Точно спит?
— Точно! — он воспользовался тем, что я встала с кровати, и тут же растянулся там в полный рост. Причем в уличной одежде и на чистое постельное белье! Еще и зевнул. Гад!
И все-таки смотреть, как он потягивается до хруста в костях, оказалось приятно. Я получала настоящее эстетическое удовольствие, и с этим надо было что-то делать. Только Окон Овертона не хватало! Ведь не замечу, как влюблюсь по самую маковку.
— Убираться не планируешь?
— Куда? — он посмотрел прямо в глаза. Насмешливо и ехидно. Захотелось стукнуть его подушкой.
— И это вместо благодарности! Мчался за много километров, чтобы спасти прекрасную принцессу от злодея, а теперь меня гонят прочь, как шелудивого пса!
— Не прибедняйся! У тебя хватит денег, чтобы снять не то что комнату, а и весь отель! А этот номер — мой!
— И что? — рука приподнялась и слегка хлопнула по матрацу. — Тут достаточно места для двоих. Давай устраивайся!
И он подвинулся. Этот чертов инкуб на самом деле — подвинулся! Словно я только о том и мечтала, чтобы оказаться с ним в одной койке.
И ведь прав, зараза. Мечтала.
До дрожи. До боли. До потери сознания.
Но позволить себе этого не могла.
— Изыди!
Он смотрел неверяще. Потом вздохнул:
— Как пожелаете, госпожа.
К двери шел непростительно долго. Даже успела пожалеть о приказе, захотелось все отменить, толкнуть обратно на кровать, стащить джинсы, оседлать… И плевать, что рядом, на соседней спит Ольга. Она же на самом деле — спит.
Словно завороженная смотрела, как он медленно-медленно протягивает руку, как касается ручки. Интересно, как может щелчок быть таким протяжным?
А вот закрылась дверь быстро. И тихо. Но мне показалось, громыхнула так, что стены содрогнулись. И тут же открылась снова:
— Предупредить забыл: будь осторожна. Аллиан в ярости, ты раз за разом уходишь от Бездушников. К счастью, пока не понял, почему именно, но если узнает…
Широкие плечи передернулись.
— Попросишь не выдавать тебя? — ухмыльнулась, хотя хотелось кричать: видела же, что Ворон как не в своей тарелке. Он на реально боится! Но поделать с собой ничего не могла, слишком глубоко сидело раздражение этим беспринципным мужчиной, слишком много он себе позволил чуть раньше.
— Нет, — голос остался ровным. — Просто говорю, что если Аллиан решит заняться тобой лично, на меня не рассчитывай: напрямую против господина я не пойду.
Дверь снова закрылась.
А я осталась наедине со спящей беспробудным сном подругой. И до утра просидела, прислушиваясь к ровному дыханию.
Ольга проснулась как ни в чем не бывало. Потянулась, улыбнулась. И в глазах отразился вопрос. Она не успела его задать.
— Кошмары снились. Собирайся и поехали!
Она послушно пошла в душ и покидала вещи в сумку.
Последние километры пути выдались очень тяжелыми. Бессонница, нервы, усталость… А отдать руль нельзя — у Ольги прав нет. Зато есть громкий голосина и полное отсутствие слуха. Запоет — самый крепкий сон как рукой снимет.
Вот и орала всю дорогу, не давая расслабиться.
Оттого и радостные охи-ахи от встречи, наскоро собранный ужин и мытье ковшиком из ведра, нагретой за день на солнце колодезной водой.
Зато как потом было приятно заползти в чистую кровать, на набитый душистым сеном матрац! Бабуля добавила в него какие-то травки, так что заснула я мгновенно.
А вот утром помнила все очень плохо. Только отголоски: вкус вишневого кваса, так хорошо освежающего после дороги. Аромат жареной картошечки, молодой, едва одевшейся в тончайшую желтоватую шкурку. И настоящего деревенского подсолнечного масла.
Прохладная вода на разгоряченной коже. Стрекотание сверчка где-то в углу пристройки, летом служившей гостевой комнатой.
Сейчас, при свете дня, она выглядела убого: неровные беленые стены с пучками сохнущих трав. Под самым потолком в углу — паутина. Одна, но густая, словно именно оттуда её никогда не сметал, потому что нигде больше не наблюдалось ни соринки, ни пылинки.
Шифоньер, покосившийся еще до моего рождения, словно врос в дощатый крашеный пол. Одна створка не закрывалась, и её придерживала втиснутая тряпка. Мутное от времени зеркало с пятнышками отставшей амальгамы. Я смотрела в него, как в мутное стекло.
При этом на окне, украшенном белыми занавесочками с канвой «ришелье» — ни пятнышка. А на подоконнике, в глиняной кружке — букетик полевых ромашек. Трогательных и наивных.
Что же за кошмар принесла я в этот чистый мир? Или… О том, что ужас может скрываться здесь, за фасадом невинности и умиротворения, думать не хотелось. Страшно.
31
— Выспалась? — в каморку ворвалась Ольга. — Пойдем, я уже несколько раз чайник подогревала, а ты все не выходишь и не выходишь!
Машинально кинула взгляд на часы. Уже два! Это сколько же я проспала?
Вместе с недоумением в душе разрасталось тепло: вместо того, чтобы по обыкновению, растолкать меня на рассвете и отправиться купаться, пока туман не сошел, подруга позволила отоспаться.
— Так, где тут у нас что?
В сковородке зашипели шкварочки, аккуратно нарезанный помидор украсил край тарелки, а завершил композицию мелко порезанный зеленый лучок.
Овощи пахли солнцем и как будто светились, с первого взгляда понятно: с собственной грядки, а не безвкусное нечто, взращенное в теплице на гидропонике.
— Тебе кофе? — Ольга потянулась к турке.
— А чай есть?
«С травками», так называли сборы бабы Дуси взрослые.
Она собирала их ночью, или на рассвете, пока не высохла роса. Некоторые срезала в жаркий полдень, а другим ждать пасмурного неба.
— Каждой травинке — свой час, — поучала нас, девчонок, что намертво прилипли к её подолу. — И каждая — для своего дела.
А потом поила нас разными отварами, давая заедать желтым медом в сотах.
Я прямо-таки ощутила на языке сладость, а пальцы словно слиплись от лакомства.
— Кипрей! — провозгласила Ольга, выдергивая меня из детства.
Я молча протянула чашку.
Легенд об иван-чае баба Дуся знала множество. И каждый раз рассказывала их при сборе. А потом учила «квасить» узкие листья. Дух тогда в доме стоял — закачаешься! Густой, ароматный воздух хотелось пить и пить, не переставая.
От сытного завтрака и воспоминаний снова стало клонить в сон.
— Это от нервов и переутомления, — посочувствовала Ольга, — Отсыпайся!
Лежать в пристройке, вдыхая деревенские ароматы, слушать звуки, ничем не напоминающие вечный городской шум, было великолепно. Паутинка шевелилась от врывающегося в окошко ветерка, где-то блеяла коза, мычал привязанный за забором бычок.
