— Ну что же, синьоры, нас ждёт нотариус Чивитали и его невероятная история?
— Нету никакой истории, — ответил Энцо. — Старик потерял память, спасибо, что Альму узнаёт. Пей кофе и пойдём разговаривать, может, сегодня он будет поживее. А потом проведаем Уго…
Увы, старый нотариус и в самом деле был плох. То ли на него действовали ментально, то ли просто для его солидного возраста похищение и последующие события оказались губительны, но события последних месяцев оказались стёрты из его памяти. Энцо попытался расспрашивать, но это привело лишь к тому, что Чивитали расплакался, словно младенец, и домоправительница вытолкала его и Довертона из спальни.
— Потом, — шипела она, — потом придёте! Дайте мессере в себя прийти, голодом бедного морили, спать не давали, ноги размять не позволяли! Идите себе, синьор капитан, и вы тоже, мессере Джованни! Вот котика оставьте, синьор его будет гладить и успокаиваться.
— Котика? — несколько опешил Джон. — Ну…. Неро, ты как, не возражаешь против того, чтобы послужить лекарственным средством.
Кот не ответил, но запрыгнул на кровать и подлез под руку старика.
Переглянувшись, следователи пожали плечами и ретировались.
— Ну, что, — Дальвени взглянул на небо, сегодня, ради разнообразия затянутое не плотными тучами, а лёгкими облачками и прищурился. — В башню Фортиджи?
На стук в дверь никто не открыл. Довертон разозлился:
— Вот мне делать больше нечего, кроме как долбить в эту железяку!
Энцо кашлянул, скрывая смешок:
— Вообще-то это деревяшка, если уж на то пошло.
— Да? Вообще-то хоть каменюка! — Джон отступил на шаг, окинул преграду взглядом и уже прикинул, как её вышибить с ноги, а если не выйдет — то воздушным кулаком.
Но в этот момент изнутри раздался дребезжащий голос…
Ну, вот бывают голоса такого тембра, который проникает через любые преграды и доставляет неимоверные мучения слушателям. Рыночные торговки рыбой, яблоками и пирогами особо преуспевают в выращивании этого звучания.
Вот и из башни Фортиджи, сквозь кладку её древних камней и солидную дверь звучало именно такое. Капитан поморщился и рявкнул:
— Леворукий, открывай давай!
В открывшейся щёлке показался глаз, самым внимательным образом осмотревший визитёров, после чего дверь распахнулась и стоявший за ней человек радостно прокричал:
— Синьор Дальвени, моё почтение!
Человек ли? Довертон присмотрелся повнимательнее. Невысокая и какая-то скорченная, фигура скорее напоминала гоблина, да и цвет кожи — оливковый с желтизной — тоже наводил на эту мысль. «Вот потому он и неловкий такой, и соображает плохо, — подумал Довертон. — Интересно, как это гоблин попал на воспитание в семью хомо? Впрочем, это неважно…» Тем временем Энцо Дальвени уже вошёл на первый этаж башни и пытался расспросить слугу о том, где находится Уго. После длительных расспросов они поняли, что хозяин спит и беспокоить его не надо.
— Не волнуйся, Марио, — Энцо мягко отстранил его с дороги. — Иди, свари кофе, а я пока поднимусь наверх.
Спальня располагалась на предпоследнем, четвёртом уровне башни, выше были кабинет и открытая смотровая площадка. Уго лежал, раскинувшись и на внешние раздражители не реагировал.
— Ей-богу, если бы он не храпел так звучно, я бы забеспокоился, — хмыкнул Энцо.
Довертон достал из пространственного кармана аурограмму, полученную в университете, и включил магическое зрение. Покачал головой, сделал на всякий случай слепок ауры спящего и сказал негромко:
— Это кто угодно, но не Уго делла Кастракани, который учился в университете Медиоланума с 2169 по семьдесят шестой год. Давай-ка я его зафиксирую, и ты займёшься допросом.
— Тьма, да развяжи ты меня! — выругался разбуженный, наконец, молодой человек. — Не буду я самоубиваться с башни, и на тебя бросаться не стану, дай хоть штаны надеть!
Джон развеял воздушные ленты, удерживавшие Уго на кровати, и тот оделся, непрерывно ворча:
— Мало того, что припёрлись незваные, мало того, что дурачка моего напугали, что меня разбудили — так ещё и связали, будто я серийный убийца! Ну? — он плюхнулся в кресло, демонстративно закинул ногу на ногу и заорал: — Марио! Кофе принеси!
Пока слуга принёс кофе, вытирал разлитую лужицу и ретировался, все трое молчали. Наконец хозяин спальни одним глотком выхлебал всё из чашки, налил и выпил вторую и откинулся на спинку кресла.
— На чём я прокололся?
— Ты — ни на чём, — ответил Джон. — Просто университет хранит аурограммы выпускников за последние сто пятьдесят лет. А ещё, когда мы с Винсом у тебя были, ты сказал о дуэли с Маттео Кватрокки: «У меня земля и вода, у него огонь и некростихия». А мэтр Сольферини, декан огненного факультета, в своих записях говорит об «отличной владении огнём и чуть более слабой стихии воздуха».
— Понятно.
— И как тебя называть? — спросил Энцо довольно миролюбиво.
Молчание было ему ответом.
— Я думаю, перед нами Анджело Белладжио, числящийся пропавшим, — ответил за него Довертон. — Говорят, ты путешествовал по Нью-Зееланду, видимо, где-то там вы пересеклись с Уго. Я прав?
— Прав… Только не в Зееланде, мы уже перебрались оттуда на острова — Соломоновы, Папуа, Сулавеси. Вот на Сулавеси его и укусила змея, так называемый малайский крайт. Красивая, в жёлтую и чёрную полосочку, маленькая. Я охнуть не успел, а Уго захрипел, стал задыхаться и… всё, маг-медик мог только констатировать смерть. Мне потом сказали, что эти твари впрыскивают нейротоксин, и спасения от них нет. Могли укусить меня, досталось ему. Лотерея.
— И ты решил стать им, — кивнул Энцо.
— И я решил стать им. Я шестой сын в семье, и после моих братьев остаётся лишь выжженная земля. Знаешь, что я получил от отца, уезжая из дома?
— Благословение?
— Щазз! Пинок и напутствие заработать побольше и привезти семье. Так что я не чувствовал себя обязанным… Мы с Уго одного возраста, примерно одного роста. Да и кто здесь помнил бы после десяти лет отсутствия, как он выглядел? У меня была пара хороших изумрудов, я отдал их, и мне сделали операцию, по магоснимку — одно лицо, не отличить. Конечно, он закончил университет, а я учился… ну, в основном сам, немножко по книгам, где-то в помощники к практикующим магам шёл, так что систематического образования у меня нет. Ну, я ж в дворцовые маги и не собирался наниматься…
Он замолчал. Молчали и оба детектива. Наконец Энцо коротко хохотнул:
— Выходит, старуха Козима была права, когда не пожелала тебя признавать?
— Выходит, так…
— И ты рассчитывал подгрести наследство делла Кастракани и зажить в своё удовольствие?
— Да что уж теперь об этом говорить…
