Один из оперативников у неё за спиной поперхнулся.
— Сержант, если вас тошнит, вернитесь в коридор и не портите мне место преступления! — холодно сказала магичка.
— Ты думаешь, этим местом пользовались для жертвоприношений? — Джон опустился на колено, разглядывая камень и рисунок на нём. — Хотя да, следы крови видны, и, по-моему, совсем не старые.
— Да ты прислушайся, ещё в воздухе чувствуется присутствие темноты. Неделю, может, дней десять назад.
— Это плохо, — Довертон задумчиво обходил помещение, разглядывая ручки травы, склянки с жидкостями, книги в шкафах. — Это значит, что они очень умело закрывались, раз никто не просёк.
— Плохо. Но не смертельно, — возразила Лавиния. — Я уверена, что наше проникновение сюда наш маг не заметил, значит, можно рассчитывать, что он сюда вернётся.
— Точно вернётся, — сказал негромко сержант, стоя возле письменного стола и разглядывая то. что на нём лежало. — Если это не семейный гримуар, я съем первую мышь, пойманную Неро.
Кот дёрнул шкурой на спине, вспрыгнул на стол, аккуратно обошёл толстый том в обложке из серой кожи и тронул лапой магоснимок, лежащий картинкой вниз.
— Ты думаешь, это важно? — с сомнением спросил Довертгон и перевернул снимок.
Картинка запечатлела молодого человека лет двадцати — двадцати двух в белом халате, слегка надутого от ощущения собственной значительности. Он стоял рядом с письменным столом и держал в руке колбу с чем-то дымящимся.
— А стол-то этот же самый, — сказал сержант из-за плеча Джона. — Смотрите, резьба на дверце, форма ручек на ящиках…
— Снимку лет сто, — задумчиво ответил тот. — И ты прав, стол действительно похож, только стоит он уж точно не в подземелье — какой-то кабинет с большим окном, и там виден город.
Лавиния тоже подошла поближе и взяла картинку в руки:
— Вот справа виден настольный календарь, можно будет потом увеличить и рассмотреть дату. И город… Знаете что, дорогие мои, а ведь это Лютеция! И, если я не ошибаюсь, такой вид открывается примерно с третьего этажа алхимического корпуса Академии, а значит…
— Значит, сам некромант или кто-то очень ему близкий там учился.
— Я сегодня же свяжусь с ректором и попрошу его срочно поднять архив и найти имя! — Лавиния скопировала снимок, поколебалась и вернула на стол копию, а оригинал сунула в свой пространственный карман. — Пожалуй, сюда надо будет вернуться и всё как следует изучить, а сейчас нас с тобой ждёт обыск в квартире Гвидо Капонато.
— Он же Басти.
— Вот именно.
Довертон оставил суб-лейтенанту указания по охране монастыря и обнаруженного подземелья, строго велел в случае проникновения не стараться самим взять гостя, а вызывать его, подхватил кота и шагнул в портал, открытый Лавинией к воротам университета.
Место, где квартировал арестованный ими вчера ассистент кафедры теории потоков, имело одно неоспоримое преимущество: дом располагался прямо напротив бокового входа на университетскую территорию. К сожалению, больше никаких достоинств у этого жилья не было: пятый этаж, куда вела крутая узкая лестница, неистребимый запах капусты, висящий над ней, маленькая комнатка с окном, выходящим во двор-колодец…
— Бр-р! — сказала госпожа Редфилд, выглянув в это окошко. — Я почти начинаю сочувствовать бедняге.
— Ну, зато обыск много времени не отнимет, — ответил Джон. — Полагаю, здесь Гвидо только спал, всё остальное время он проводил в университете. Даже кофе сварить негде.
— Я не разрешаю моим жильцам использовать какие-нибудь нагревательные приборы! — раздался от входа пронзительный голос.
Толстуха-хозяйка квартиры только добралась до пятого этажа и сейчас одновременно пыталась отдышаться и поставить на место наглых визитёров.
— И, кстати, гостей приглашать тоже запрещено!
Развернувшись на каблуках, Лавиния смерила её взглядом.
— Ну, вот что, милочка! Во-первых, ознакомьтесь с нашими полномочиями, — перед носом тётки развернулся свиток с красной печатью и голограммой в виде короны. — Во-вторых, мне уже очень хочется выжечь это тараканье гнездо, и только сочувствие к остальным жильцам мешает это сделать. И имейте в виду, если даже я спалила бы это здание вместе с владелицей и управляющим, мне бы никто слова не сказал! И третье: вы сейчас отправитесь в свою конуру и будете там сидеть, пока я не разрешу выйти. А я, возможно, не вызову на ковёр того чиновника, который признал данные помещения пригодными для проживания полноправных граждан Союза королевств. Всё ясно?
Хозяйка пискнула и испарилась, госпожа Редфилд отряхнула руки и сказала нормальным голосом:
— Удивительно, до чего тонка грань между вмешательством и попустительством! Ну что, поехали по часовой стрелке?
Обыск и в самом деле не занял много времени. Через полтора часа на подобии воздушной дорожки — чтобы не трогать лишний раз мебель в комнате — были выложены два блокнота с записями, запертая шкатулка, миниатюрный портрет на слоновой кости, изображавший юную даму в платье едва ли не полуторавековой давности, и, наконец, средней толщины книга в чёрной обложке, закрытая на миниатюрный замочек. Обозрев добычу, Лавиния взяла в руки портрет:
— Знакомое лицо. — сказала она, разглядывая рисунок. — Похожа… тьма, ведь совсем недавно видела портрет, где же это было?
— На её величество Маргарету похожа, — ответил Джон. — Королева Спаньи происходит из дома Савойских, а у них наследственные черты лица магически усилены.
Они переглянулись, и госпожа Редфилд протянула:
— Так это. так сказать, наша бабушка! Мать Гвидо Басти приходится троюродной племянницей сестре нынешней королевы Лация Франчески Савойской.
— И Гвидо так дорожил этим родством, что хранил портрет в тайнике внутри подоконника…
Тем временем Неро обошёл вокруг комнаты ещё раз, остановился перед кроватью и обнюхал её ножку.
— Мр-р, — произнёс он.
— Ты так считаешь? — откликнулся Довертон.
Он подошёл к металлическому сооружению, застеленному тощим матрацем, рывком поставил кровать набок и отвинтил ножку. Встряхнул и поднял глаза на Лавинию:
— Шуршит!
Усмехнувшись, та сделала пальцами левой руки такой жест, будто закручивала воду в воронку. И потянула на себя. Из железной трубки выползли несколько туго скрученных листов пергамента. Джон опустил кровать на место, подошел к коллеге и заглянул ей через плечо.
Листы были плотно исписаны мелким почерком. Создавалось такое впечатление, что писали второпях и в плохо освещённом помещении: строчки иной раз налезали одна на другую, концы их провисали или наоборот загибались вверх. Лавиния перебрала записи и сказала:
— Одиннадцать листов, все, кроме последнего, исписаны с обеих сторон. Отчего-то мне кажется, что Гвидо вносил сюда впечатления от занятий с некромантом. Смотри, как меняется почерк от первого листа к последнему!
