— Представляю, как злилась тётка Лучана, когда это тебе рассказывала!
— Да уж, — Довертон поёжился. — Так вот, мог кто-то и приходить — поздно вечером, например. Но этого мы уже не узнаем. А коммуникатор она прятала, я думаю, именно от мальчика. Она не хотела, чтобы у него были какие-то контакты со сверстниками.
— Странная женщина, — резюмировал Энцо. — Ладно, спасибо за компанию, я пошел в лабораторию — буду стоять над душой у Марио, пока он не выдаст мне весь список контактов и разговоров по этому самому коммуникатору. С живого с него не слезу!
Отец Паоло был в ризнице. Когда Джон вошёл туда, священник тщательно заворачивал в кусок алого бархата потрёпанную книгу. Взглянув на гостя, он улыбнулся:
— Джек! Погоди минутку, я уберу это сокровище в стазис-короб.
— А что это?
— Очень интересное издание «Ромео и Джульетты», все четыре варианта — Маттео Банделло, Луиджи да Порто, Герардо Больдери Веронца и Шекспира. Напечатано в Люнденвике пятьсот лет назад.
— Откуда, Паоло?
— Оставлено по завещанию моим прихожанином, Луиджи Фернелли, скончавшимся неделю назад в своём доме в возрасте ста четырёх лет. Не маг, просто фермер, он прожил хорошую и долгую жизнь, а книгу получил ещё от прадеда. Не думай, я не буду сидеть на ней, как сыч — ещё немного понаслаждаюсь и передам в Шекспировское общество в Бритвальде.
— Да хоть и не передавай, а всю жизнь засыпай, прижимая её к груди! — пожал плечами Довертон. — Я как-то далёк от идеи всемирной справедливости.
Тем временем отец Паоло убрал книгу в шкатулку, запер ту в ящик стола и повернулся к гостю:
— Давай присядем, я расскажу тебе, что мне удалось узнать.
— Пойдём на солнышко, пока не полило опять!
Они вышли в клуатр и сели на нагретый мрамор ограждения, окаймляющего цветник. После дождя нагретые солнцем розы пахли просто оглушительно, к ним добавляли свою нотку последние цветы душистого табака. Неро растянулся рядом с Паоло и боднул его руку: чеши, мол! Тот усмехнулся и начал рассказывать, поглаживая кошачий лоб.
— Итак, к Марку приходили три учителя: химии и алхимии, физики и астрономии и старой латыни. Я расспросил всех троих, и вот что получается. От химика мать мальчика требовала всестороннего изучения алхимических реакций, сочетаний веществ и даже истории алхимии. На втором месте была органическая химия с упором на био-разделы. А вот неорганика, кажется, ею считалась вовсе не нужной. Элементы, периодическая таблица, формулы — от всего этого Брида отмахивалась, а вот Марка это интересовало в первую очередь. Мать старалась присутствовать на уроках, но не всегда это было возможно. В таких случаях Марк включал некий амулет и занимался с синьором Каретта тем, что считал нужным.
— По-видимому, амулет — нечто, не дающее записывать происходящее, — предположил Джон.
— Возможно. Да, думаю, Брида старалась не оставлять сына без самого настойчивого контроля.
— Ладно, а остальные?
— Да примерно то же самое… Астрономия и даже астрология важнее, чем теплопроводность или электричество. Ну, латынь есть латынь; уверен, что сама Брида старо-латинского не знала, поэтому контролировать не могла. На последнем из состоявшихся уроков они читали Петрарку… — священник печально улыбнулся.
— А картинки ты посмотрел?
— Да. Это очень старые артефакты. Могу предположить, что лошадка — это какие-то следы культа Тунара, обезьяна пришла из тех мест, где чтили Ангхра-Майнъю, а металлический предмет… тут по одному лишь изображению ничего не скажу. Всё же в таких вещах важен не столько внешний вид, сколько эманации силы.
— От всех трёх просто тянуло чем-то скверным. Ладно, пусть разбираются в лаборатории в Медиолануме. Выходит, по словам учителей можно предположить, что эта женщина старалась вырастить из сына кабинетного тёмного мага…
— А смысл какой? — воскликнул отец Паоло с некоторой горячностью. — Тёмный маг только тогда интересен мирозданию и твоей службе, когда он действует — похищает девственниц или эльфов, проводит страшные ритуалы и вызывает страшных сущности с подкладки вселенной. Зачем нужен в этой области теоретик?
— Ну, во-первых, следует учитывать, что Брида, судя по всему, была не вполне нормальна. Во-вторых, я готов прозакладывать грядущее звание коммандера против гнилой груши, ими кто-то руководил. И, когда мальчик это понял и распознал сущность кукловода, он мог намеренно сделать ошибку…
— Или же этот самый кукловод избавился от взбунтовавшейся марионетки, — продолжил священник.
Собеседники помолчали, потом Паоло встал и сказал:
— Я буду молиться за души Марка и Бриды, а ты иди и ищи этого… третьего.
Довертон не успел ещё выйти из собора, как просигналил его коммуникатор. На экране высветилось лицо Томмазо:
— Пришла информация по контактам с добытого тобой коммуникатора! — выпалил тот, перевёл дыхание и добавил уже спокойнее: — Придёшь?
— Буду через пять минут.
Лукка — город небольшой, и от собора до особнячка городской стражи Джон дошагал действительно очень быстро. Неро, коротко мяукнув, растворился по дороге в длинных вечерних тенях.
Арригони без лишних слов протянул вошедшему несколько листов бумаги и прокомментировал:
— Контактов так мало, что не о чем было бы говорить, если бы…
— Если бы не еженедельный разговор продолжительностью от пяти до десяти минут с один и тем же скрытым номером. И беседуют они вот уже полтора года.
— Каждый четверг.
— Каждый четверг, — повторил Довертон и усмехнулся. — А сегодня суббота. Так что я вполне успею съездить в Медиоланум, поговорить там кое с кем и вернуться… с артефактом, который перехватит линию и определит, откуда идёт запрос.
— Боюсь, изобразить Бриду никто из нас не сможет… — покачал головой Энцо Дальвени.
— Разумеется, — Довертон нетерпеливо махнул рукой. — У нас ничего нет — ни голоса, и манеры речи, ни информации о прошлом разговоре. Нет-нет, этот артефакт просто прицепит маячок на том конце линии. Наш незнакомец отключится, а тропинка останется.
— Хорошо. Когда поедешь? — спросил Томазо.
— Завтра с самого утра. Сейчас договорюсь о встрече, и первым поездом — в Медиоланум.
Глава 15
Из эльфийского посольства я вывалилась в состоянии лёгкой паники.
Нет, началось-то всё очень хорошо — я устроилась в отеле, маленьком и таком же симпатичном, как и тот, где я жила в Фиренце. Ничего удивительного в похожести этих двух гостиниц не было, в «Манцони» направила меня синьора Беттина Латифи, а встретила здесь её сестра Катерина. Номер был такой же, как и в Фиренце, такая же лампа стояла на ночном столике и кровать была застелена ровно таким же покрывалом. Только вид из окна был не на Арно, а во внутренний дворик, где росла яблоня, усеянная красными яблоками, и несколько кустов жёлтых и кремовых роз.
