— Плохо?
— Нет, — я покачала головой и твёрдо повторила: — Нет. Хорошо. Очень хорошо. Но… я не чувствовала себя дома. И руководить рестораном… интересно, но не моё это дело.
— Ну так может быть, ты просто выйдешь за меня замуж и станешь вести дом? Может, это твоё дело?
Прикрыв глаза, я представила себе Каза Арригони: хозяйка там Лаура, супруга мессере Лоренцо; есть ещё её старшая невестка, мать Винченцо. Не стоит забывать и об экономке. И что в таком случае достаётся мне, поливать цветы в горшках?
Я покачала головой:
— Нет, Винс. Не в Каза Арригони. Ты не уедешь из своего города, а я не смогу там жить, так что лучше не пробовать.
— Ты просто боишься! — он раздосадованно махнул рукой, произнёс заклинание активации и тронул экипаж.
— Наверное… — ответила я, глядя на струи воды, льющиеся по стеклам. — Наверное, я трусиха.
Самой большой горизонтальной поверхностью в комнате Джона был пол. Именно на нём было разложено всё то, что он нашёл в доме семьи Кватрокки: тетради, записные книжки, амулеты, немногочисленные драгоценности, старые детские игрушки, чучело лисы, фарфоровые фигурки… Словом, всё, от чего хоть немного веяло магией.
Три предмета, от которых смердело чем-то невероятно паскудным, он не стал изучать, а немедленно сложил в ящик, накрыл стазисом и с посыльным отправил в Медиоланум, в хранилище тамошнего отделения Службы магбезопасности. Голографические изображения фигурки уродливой обезьяны из тёмного дерева, глиняной лошадки и странного переплетения узких медных полосок и свитых вместе проволочек из серебра и золота висели перед ним в воздухе. Сам же Довертон сидел в кресле, периодически прикладываясь к кубку с белым холодным вином, и читал дневник Марко Кватрокки, младшего сына.
Дневник был откровенно скучным. Мальчик к своим семнадцати не научился выражать свои мысли, а может быть, обладал небольшим словарным запасом, пока было неясно. По понятным причинам Джон взял последнюю из тетрадей, начатую в январе текущего года.
Марко писал в дневник каждый день, старательно описывая свои уроки с матерью, то, что они ели на завтрак, обед и ужин, покупки на рынке… Кажется, вся жизнь этой маленькой семьи была строго регламентирована. На рынок они ходили по вторникам и пятницам, ровно в десять; за занятия мальчик садился ежедневно в восемь утра, делал перерыв для домашней работы и возвращался к урокам в два часа дня, после обеда. В субботу они пекли хлеб, в понедельник и четверг делали пасту, по средам и пятницам ели рыбу.
Ни разу не упоминался никто, кроме матери, будто не было у этих людей соседей, друзей или хотя бы приятелей, врагов… да пусть бы продавцов на рынке помянул, всё-таки дважды в неделю с ними встречался! Нет. Такое впечатление, что все, кроме него самого и Бриды О’Доннел, были лишь смутными тенями, немыми и не заслуживающими упоминания.
Интонации изменились в конце апреля: мать вывезла Марко в Зелёный Эрин, где показала ему дом прадеда и храм Тунара, в котором мальчик прошёл некое посвящение. О сути ритуала написано было глухо и невнятно; впрочем, возможно, он не всё и запомнил, многие ритуалы проводятся со спящими… Но вновь в дневнике не нашлось ни слова о родне или о жреце, который посвящение проводил.
Из Эрина Марко и Брида отправились в Галлию, затем в Царство Русь и, наконец, в Чиньскую Империю.
— Ну, это мы знаем, — пробормотал Довертон, перелистывая страницы. — Чайные плантации в горах Уишао, это мы уже установили. Вот только что же вы там делали, голуби мои сизокрылые?
Он отложил тетрадь, покосился на голограмму непонятного плетения из трёх металлов, отпил вина и встал.
— Паоло, вот кто мне нужен, — пробормотал он. — Интересно, месса уже закончилась? Неро, ты пойдешь со мной?
Кот спрыгнул с подоконника, проскользнул между разложенных по полу предметов и сел возле двери.
После дождя воздух посвежел, ушла тяжёлая духота, накрывавшая Лукку всю последнюю декаду сентября. Старательно обходя лужи, человек и кот неторопливо шли по узкой улице, раскланиваясь со встречными прохожими. Почти у входа в храм за спиной Джона послышались торопливые шаги по брусчатке, и знакомый голос окликнул его:
— А чего ты меня не подождал?
Придержав тяжёлую дверь, Довертон пропустил внутрь Винченцо и только тогда ответил:
— Я и не знал, что ты уже вернулся. Отвёз?
— Да, — тот кивнул и не стал продолжать.
Им навстречу уже шёл отец Паоло, успевший после мессы снять облачение и выглядевший вполне обыденно в джинсах и полосатой рубашке.
— Давно вы оба ко мне не заглядывали! — он сжал плечи обоих друзей. — Новости есть? Может, пойдём поужинаем, а то я только яблоком перекусил днём. В «Кантину»?
Вид у Винченцо сделалось такой, будто он тщательно разжевал незрелый лимон. «Вот интересно, это он так увлечён девушкой, или просто горюет из-за недоставшегося ему приза?» — подумал Джон, но вслух сказал совершенно иное:
— Пойдём, только не туда. Мне хвалили одну таверну за городской стеной, её держит бывший стражник. Говорят, его жене классно удаётся жареный поросёнок.
Поросёнок и впрямь был приготовлен на отлично, даже ещё лучше. Паоло отправил в рот последний кусочек до хруста зажаренной кожицы, хлебной корочкой вытер соус и ополоснул пальцы в чаше с водой. За долгий день все трое изрядно проголодались, так что почти не разговаривали, только изредка перебрасывались репликами. Но наблюдать ему никто не мешал. Он прекрасно видел и расстроенное, опрокинутое лицо одного, и синяки от усталости под глазами другого; и об отъезде из города Лизы ему тоже было хорошо известно. Собственно, посетить «Кантину деи Сапори» он предложил просто для того, чтобы посмотреть, насколько глубоко Винченцо задет. «Итак, Джон заработался и ему нужно посоветоваться, — думал священник, небольшими глотками отпивая из бокала домашнее «Мерло». — Что-то интересное нашли в доме у покойных Кватрокки, что-то очень интересное, но ему не вполне понятное. А Винс растерян, ему ещё ни одна девушка в жизни не отказывала. Советоваться он не станет, не с его гордостью, но поговорить с ним всё же надо, сам он из этого состояния не выберется…»
— Десерт желаете? — спросил толстяк в белом фартуке, появившийся за спиной Арригони.
— Нет, жарко слишком, — мотнул тот головой. — Но если у тебя, Рико, найдётся хорошая граппа, так может и ты с нами выпьешь?
— Легко! — толстяк отодвинул соседний стул, сел и вдруг заревел во всю мощь лёгких: — Белла! Принеси нам бутылочку, что прислала твоя матушка! И стаканы!
Бутылка тёмного стекла и пять стаканов с толстым дном возникли на столе почти моментально. Хозяйка и сама села за стол с гостями и попросила:
— Плесни мне на донышке, Рико, завтра расскажу маме, что её граппу пил с нами вместе синьор Арригони. Будьте здоровы!
Напиток был весьма хорош; пожалуй, чуть резче, чем тот, что производился мэтром Дельгато, он пах жареными орехами и совсем чуть-чуть апельсиновой корочкой.
