Тест на общительность собак с моей Ксифос
Я люблю простые тесты. Их намного легче провести и сложнее испортить. Вряд ли можно неправильно истолковать роль сидящего на стуле человека, и подсчет времени, которое собака проводит в круге, тоже далек от области ракетостроения. Я понимал, что тест Марианны обладает огромным потенциалом для собак в приютах. И когда я стал свидетелем проведения ее теста питомцах Волчьего парка в Индиане, то оценил его невероятный потенциал и для собственного исследования связей между собакой и человеком.
Хотя Марианна ставила много экспериментов на собаках, она никогда не сталкивалась близко с волком до своего приезда к нам. Поэтому мы с Моникой Уделл взяли ее с собой в следующее посещение Волчьего парка.
К последнему дню нашего там пребывания мы с Моникой, проведя все исследования в запланированные сроки, спросили Марианну, может, она хотела что-то сделать. Ради забавы она сказала: «А почему бы не попробовать мой тест на общительность?» До этого я не считал ее простой маленький тест имеющим значение для наших дискуссий о том, что делает собак особенными. Но как только Марианна предложила провести его на волках, я понял, что он может оказаться очень интересен для оценки разницы в общительности между этим видом собачьих и их одомашненными собратьями.
Персонал и волонтеры Волчьего парка прекрасно понимают разницу между собаками и волками. Да, волки могут быть очень милыми с хорошо знакомыми людьми, а некоторых просто обожают, но они не проявляют открытого интереса практически ни к чему, что типично для собак. С помощью теста Марианны мы действительно могли оценить различные уровни заинтересованности в людях особей этого вида. Очень захватывающая перспектива.
Мы посадили помощника на перевернутое ведро в вольере и дали волку две минуты, чтобы он определил, насколько ему было интересно находиться на расстоянии в три фута от человека. Так же как и с собаками, в этом тесте участвовали люди, которых волки знали, и совершенно посторонние.
Результат вряд ли мог быть более впечатляющим. Питомцев Волчьего парка, как я уже говорил, можно считать одними из наиболее успешно проходящих процесс социализации с людьми, и вы вряд ли встретите таких волков в другом месте. Многие из них могут безопасно контактировать с незнакомцами. Именно их мы и тестировали. Эти волки, безусловно, дружелюбны и достаточно благородны.
При тестировании Марианны они не пытались убежать от незнакомых людей и, к счастью, не проявляли никаких враждебных намерений к исследователям. Но волки не выказывали и желания находиться рядом с ними. Они лишь изредка входили в круг, где сидел на ведре незнакомец.
Но когда знакомый человек заходил в вольер, волки проявляли значительно больший интерес. Они подходили к Дане Дрензек, директору парка, которую знают всю жизнь, и проводили с ней приблизительно четверть отведенного на эксперимент времени. Остальное время они держались за пределами круга, спокойно занимаясь своими делами.
Дана Дрензек, директор Волчьего парка, проводящая тест на общительность с волком
Контраст с обнаруженным у собак был поразительным. Собаки, которых мы тестировали под руководством Марианны, проводили больше времени в круге с незнакомым человеком, чем волки проводили с тем, кого они знали всю жизнь. А когда пес видел, что на стуле сидит хозяин, он оставался с ним все отведенное время.
К этому моменту мы с Моникой уже много раз ездили в Волчий парк и каждый раз обнаруживали, что свидетельства других ученых о различиях между волками и собаками, когда мы пытались воспроизвести опыты этих специалистов, терпели неудачи. Не получалось подтвердить их результаты. В итоге мы заработали репутацию исследователей, утверждающих, что значительной разницы между собаками и волками нет. Конечно, это было не совсем так. Но тот факт, что каждый раз, когда мы пытались найти различие между собаками и волками, обнаруженное другими исследователями, и не находили, оставался фактом. Мы просто не справлялись с этой задачей.
Однако теперь нам удалось обнаружить разницу между собаками и волками — огромную. И не разницу в восприятии или интеллекте, но кое-что намного более фундаментальное: разницу в заинтересованности животных в сближении с людьми. Что-то явно притягивало к нам собак. Вопрос был в том, что же это?
Если бы у меня была профессиональная мантра, то звучала бы она так: действуйте с осторожностью. Я полагаю, что надежные научные знания можно получить, лишь только подвергнув критическому взгляду даже самые правдоподобные заявления. Это особенно верно, когда объект моих же исследований близок моему сердцу. Не так много на свете того, что мне ближе, чем собаки, учитывая, что я работаю с этими замечательными существами, а также живу вместе с одним из них под одной крышей.
Когда я занимался изучением крыс, и голубей, и даже сумчатых, восхитительных, как все эти виды, и периодически чрезвычайно увлекательных, то не было реального риска, что личные чувства возьмут верх над научными знаниями. Но, работая с собаками, которые по праву могут рассчитывать на мои эмоции, я тревожился по поводу того, что здесь личное может повлиять на объективность ученого.
Мне пришлось вернуться и задуматься над тем, как я дошел до такого состояния. Я считал, что уникальная связь с нами объясняется эмоциональной реакцией собак на людей, и что именно привязанность заставляла их вести себя так. Обнаружил убедительные научные доказательства, подтверждающие мои научные взгляды. И все же понимал, что лишь поверхностно коснулся тех откровений, которые должна была предложить наука. К тому же существовал риск, что если начать копать глубже, то окажется, что все это время я переливал из пустого в порожнее.
С другой стороны, мне следовало оставаться открытым для той возможности, которая заставила меня пойти по этому пути в самом начале. Это то, что отличает собак от их диких собратьев, а возможно, даже от всех остальных видов животных на планете, — их способность формировать эмоциональные связи с людьми, чувствовать к ним привязанность.
Мне было явно не по себе, но в то же время очень интересовало, куда же заведут наши исследования. Я чувствовал, что подхожу все ближе к тому моменту, где каждое последующее действие, если и не являлось окончательным табу, то, безусловно, расходилось с моей подготовкой как бихевиориста. Мне приходилось искать простые, скупые ответы на научные вопросы. Вся моя профессиональная жизнь до этого момента заключалась в том, чтобы провести четкую грань между холодными объективными научными описаниями поведения животных и теми не научными, но такими теплыми и эмоциональными характеристиками, которых заслуживали наши любимцы.
И все же я понимал, что многие из тех доказательств, что свидетельствовали об уникальности собак, могли свернуть меня с научного пути и ввергнуть в сентиментальную абракадабру.
