– Кретин. Дьявол. Ослина.
Герцог ухмыльнулся.
– Осторожнее. Разве вы у нас теперь не уважаемая замужняя дама?
– У меня из-за вас чуть сердечный приступ не случился!
– И вы это заслужили, после всех ваших притворных рыданий. «Прав был м-мой брат!» – передразнил он ее. – «Я никогда не д-должна была в-выходить за тебя!»
Бросив пустой кувшин на канапе, она скрестила руки на груди.
– Возможно, слова и не были настоящими, зато чувства – были.
– Это не было моей идеей, – напомнил он ей.
– А моей идеей не было притворяться семейной парой. Слава богу, что все это – лишь спектакль.
Лизетт направилась в соседнюю комнату в надежде найти еще один кувшин с водой, чтобы можно было помыть руки.
– О да, – произнес он раздраженно, следуя за ней. – Вам отвратительна сама мысль о том, чтобы быть замужем за богатым герцогом, который смог бы купить вам все, чего бы вы ни пожелали, и показать вам мир, который вам явно так хочется увидеть.
То, что он с такой легкостью заметил ее страсть к путешествиям, разозлило ее больше, чем Лизетт сама готова была признать. Вспыхнув, она вихрем развернулась к нему:
– Мне отвратительна сама мысль о том, чтобы выйти замуж за любого мужчину, который будет мной владеть. Который будет говорить мне, что, когда и с кем мне делать. Нет уж, спасибо.
Герцог пригладил свои мокрые волосы.
– Вы и правда воспринимаете брак подобным образом?
– Как тюрьму для женщин? Да.
– И не видите в нем преимуществ? – сказал он, подходя прямо к ней.
– Никаких.
– А что насчет детей?
– У моей матери было двое. И она не была замужем.
Лизетт никогда бы не последовала ее примеру, однако она не собиралась в этом признаваться Его Величественной и Могучей милости.
Он надменно поднял бровь.
– И в результате вы оказались в нищете.
– Как и мой сводный брат, несмотря на то что он был законнорожденным. Правда в том, что в этой стране, не являясь старшим, ты получаешь наследство по прихоти отца. Брак от этого не защитит.
– Это неправда. Семья женщины в процессе подготовки к браку может настоять на том, чтобы обеспечены были все дети, еще даже до того, как пара обвенчается.
– Только если этой женщине есть чем торговаться. – Лизетт вздернула подбородок. – Выходя за виконта, мать Дома выходила за кого-то гораздо выше себя; она не принесла в их союз никаких богатств. Потому она не могла ничего требовать от мужа даже тогда, когда он взял мою мать в качестве любовницы. Она никак не могла на него повлиять. Бедные женщины ничего не могут.
– Ладно, полагаю, в сказанном вами есть здравое зерно, – пробормотал герцог. – Забудем о финансовых аспектах. Что насчет дружбы?
– У меня есть два брата, которые никогда меня не бросят. Их дружбы мне достаточно.
– А любовь? – спросил он мягко. – Что насчет любви?
Лизетт отвела взгляд, не желая, чтобы он увидел ее двойственное отношение и к этому вопросу.
– Любовь – это цепи, которыми мужчина сковывает женщину. Он предлагает ей любовь и, в ответ на ее преданность, не дает ей ничего взамен. Моя мать была прекрасным примером этого. – Заставив себя широко улыбнуться, она вновь встретилась с ним взглядом. – Так что, как видите, ваша милость, я не нахожу никаких преимуществ в том, чтобы связать себя узами брака.
– Вы забываете еще об одном, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.
– Ох, и что же это могло бы быть?
– Желание.
Он произнес это так чувственно, что Лизетт с трудом сдержала дрожь. О желании она не забыла. Она намеренно не стала его упоминать. Большая разница.
– Желание – это мужское.
Она убеждала себя в этом годами, однако сейчас, говоря это ему, сама не верила своим словам.
– Вы не можете быть настолько наивны, – произнес он бархатным голосом. – Не сомневаюсь, что ваша мать наслаждалась ночами в объятиях вашего отца.
– Я не могу этого знать. Она не говорила о таких вещах.
Маман пребывала в решимости вести себя за пределами спальни подобающе, вероятно, считая, что убедит папá на ней жениться. Это явно не сработало.
– А вы сами? Вас никогда не соблазнял ни один мужчина?
– Я целовалась пару раз. Но никогда не соблазнялась на большее. Я всегда слишком остро осознавала, что желание приносит одни лишь проблемы.
На лице герцога что-то промелькнуло. Возможно, это была готовность принять вызов. А возможно, что-то более темное и низменное.
– Очевидно, вас просто не целовали как следует.
И до того, как Лизетт успела среагировать, до того, как она даже успела о чем-то подумать, он взял ее лицо в свои руки и наклонился к ней.
Лизетт замерла.
– Что вы творите?
– Соблазняю вас, – прошептал герцог, прижимаясь губами к ее губам.
Господи, помоги ей. Его губы были горячими, упругими и требовательными, и Лизетт вновь ощутила этот раздражающий трепет в животе. Весь мир, казалось, перевернулся, и она рухнула в глубины, где жар, невыносимое желание и страстная потребность казались чем-то совершенно нормальным.
Должно быть, в какой-то момент она открыла рот, поскольку его язык неожиданно скользнул туда. И в то же мгновение Лизетт растаяла. Поцелуй становился все глубже и несравнимо интимнее, чем давешняя игра их рук.
Она не должна была позволять ему делать это, превращать ее в свой трофей подобно лихому авантюристу, которого Лизетт увидела сегодня утром. Однако она не могла ничего с собой поделать. Он целовался просто бесподобно. Каждое движение его языка заставляло ее все острее ощущать его мужскую привлекательность, и кровь Лизетт от этого бурлила подобно реке, а сердце стучало подобно грому. Герцог пах самым дорогим одеколоном, и его запах одурманивал ее еще сильнее.
И хотя разум Лизетт противился этому возмутительному вторжению, ее тело им наслаждалось, желая разжечь этот пожар еще сильнее. И это желание было пугающе сильным.
С трудом оторвав свой рот от его, она прошептала:
– Прошу, ваша милость…
Однако герцог, похоже, ее не слышал, поскольку он просто начал осыпать поцелуями ее щеку, ухо, которое затем начал слегка покусывать. Он что, правда хотел ее поглотить?
– Ваша милость, прошу… – сказала она вновь. Не дождавшись ответа, Лизетт добавила: – Макс, ты не должен.
Это наконец привлекло его внимание. Его губы перестали ласкать ее ухо.
– Почему? – прошелестел он.
– Потому что я не хочу.
