Он не договорил.
Пощёчина — это самое малое, чем я могла ответить в настоящее время. Ладонь саднило, но мы, кажется, не договорили. Мужчина дёрнулся, но по-прежнему не отпускал меня. Его дыхание обжигало, а злость была просто осязаемой.
— Не в курсе, — соврала я, чувствуя, что Даниэль говорит о том, о чем неделю назад щебетали молодая горничная и служанка. И тут же покраснела, как могла. И пусть перед этим злилась, то тут вдруг стало стыдно….
— В момент нашего наслаждения, — Дан смотрел на меня как-то странно, как никогда еще не смотрел. Ни всё время нашего знакомства, ни даже во время сегодняшних откровений. — В этот самый момент я был не в тебе, понимаешь? И я это делал нарочно, чтобы ты не забеременела. Мужчины часто так поступают, чтобы обезопасить себя от нежелательной или преждевременной беременности женщины. А теперь..
— Что?
— А то, дорогая, — жесткие складки залегли у линии губ моего мужчины, точнее у того, кого ещё вчера считала своим, кому отдавалась любя и искренне. А теперь… — А то, Ярослава, что я предлагал и предлагаю тебе полное содержание и никто, ты слышишь, никто не посмеет тронуть тебя пальцем. Ни посторонние, ни мои родители. Но ради этого не надо придумывать беременность, — Дан замолчал, а потом тихо добавил, — потому что она могла наступить, но только не от меня.
Боль и горечь сквозили в его голосе, но не меньшим эхом оно отдалось во мне. Он считает, что я сейчас была нечестна?
— Убери руки! И никогда, слышишь, никогда больше не прикасайся ко мне! — Прошептала я, осознавая, в чём именно он обвинил сейчас меня.
В том, что обманом хочу выйти за него замуж?
Что хочу "повесить" (слово, опять же подслушанное у прислуги) на него ребёнка?
Даниэль убрал руки, но в его глазах уже не светилась ни любовь, ни желание. Злость, похоже, именно она появилась в глубине синевы, проливаясь на меня холодной ненавистью.
— Даниэль Гринвич, — мой голос, надеюсь, был достаточно твёрд, чтобы донести до мужчины весь смысл, — я освобождаю Вас от всех обязательств по поводу нашей свадьбы и всех иных последствий, будь то беременность или мои личные переживания. И пусть Вы в этом не нуждаетесь и дали мне о том понять, только что. Но, тем не менее, надеюсь, у Вас нет ко мне претензий?
— Нет, Ярослава, — сказал, словно выплюнул, он.
— А если что-то возникнет в материальном плане, то я в курсе, что мой папа выписал чек, покрывающий большую часть расходов, надеюсь, этого Вам хватит, чтобы залатать денежные издержки.
— Не надо об этом!
— Хорошо, — не равнодушие, а какая-то апатия охватили меня, но я продолжала, — у меня тоже нет претензий. Дальше. Надеюсь, после нашего расставания никаких повторных возобновлений отношений с Вашей стороны не последует?
— Нет, — прошипел Даниэль, — если только ты очень захочешь и попросишь, стать моей, как ты назвала содержанкой.
— Всего доброго, — я проигнорировала последние слова Даниэля, думая лишь об одном — поскорее покинуть это дурное место.
Никто меня не задержал, никто не окрикнул со словами "Погоди, мы ещё не всё выяснили".
Как раз только что всё и выяснили.
Мы с Марфой покидали этот дом из камня, пронизанный холодом сердец обитателей. Вдалеке показался Льюис Гринвич, мчащийся с кем-то галопом, но, к счастью, наши пути не пересекались.
И я не думаю, что он был бы счастлив видеть Ярославу Огарёву рядом с собой.
Но и я не дешевле, не желала здороваться с тем, кто отныне навсегда будет ассоциироваться пусть не с предателями, но с гнилыми людьми точно.
Примерно в полночь нас подвезли до проулка, что вёл в сторону дома полковника. Никогда в это время не путешествовала ни одна, ни вместе с горничной. Исключительно с приёмов в карете и в сопровождении с папой или верными слугами, а тут….
Я и Марфа, ели переставляющие ноги, а ещё и неизвестность от нашего положения.
— Барынька, — прошептала Марфа, — гляньте-ка, это господин Якоб на лавке прикорнул. Вы тут стойте, а я подойду, притворюсь мимо проходящей сердобольной бабой, поинтересуюсь самочувствием мужчины. Заодно гляну, может, кто поблизости перепрятался.
Так и сделали. Я тут же залезла в пышный куст сирени, что уже давно отцвёл, но мне не до букетов, да и хорошо, что нет лишнего запаха. Вообще всю обратную дорогу токсикоз не давал о себе знать, как будто малыш решил поддержать свою мамочку.
Я издалека видела, как Марфа попыталась поднять полковника, причитая, что барин сомлел видать, перегревшись на дневном солнце, да что-то прислуга не поспешает помочь. Марфуша умеет разговаривать обычно, причём иногда не хуже многих воспитанных господ, не употребляя свои просторечные выражения, но мне так нравились её обороты речи! И сейчас я просто заслушалась, опираясь спиной на корявый ствол дерева.
Видел бы отец, что его дочь в ночи сидит в кустах сирени и подсматривает за своей прислугой вместе с его другом полковником! Неделю назад я почитала бы подобное за смешной и нелепый анекдот, однако жизнь показала совсем другое.
Возня у скамеечки быстро прекратилась и спустя долгих пятьдесят минут я, приведенная к дому какими-то окольными путями, сидела на кухне Хадерсона в его толстом махровом халате. К сожалению, моё платье выглядело не самым лучшим образом, пропылённое после проделанной дороги, а потому от предложенной вполне приличной и закрытой одежды не отказалась.
Я рассказала, где была, умолчав о беременности и всех словах, что мы с Даниэлем бросили друг другу. Но не стала таить и о разорванной свадьбе и уж тем более о словах, что сказал Дан про папу.
— Ярослава, если не ошибаюсь, Гринвичи высоко летают в императорском небе? — Поинтересовался полковник, потягивая коньячок, в то время как я наслаждалась вкусным отваром из листьев черной смородины и мяты.
— Очень. Не скажу, что правая рука императора, нет. Папа к правителю гораздо ближе, — комок застрял при последних словах, но я справилась и добавила, — был ближе. Гринвич занимается дипломатией, а заодно поставкой некоторых продуктов к императорскому двору.
— Понятно, наш пострел везде поспел, — пробормотал полковник, — но ничего, обойдёмся и без скользких угрей.
Словечки этого мужчины были до того точны, а действия прямолинейны и искренни, что я невольно поймала себя на мысли — папа не прогадал. У него настоящий друг.
— Завтра днём я приглашен на суаре, — тон полковника стал несколько игривым, и я оторвалась от чашки с целебным отваром, с любопытством уставившись на мужчину. — Пригласила одна вдова, чей покойный муж мне был весьма знаком.
Полковник так всё объяснял, а ещё при слове "вдова" так небрежно сделал жест рукой, означающий характерные женские округлости, но поняв, что рядом не кто-то из мужчин, а всего лишь я, быстро запрокинул порцию коньячка. Вот такого я хотела бы иметь дядюшку, а не того жирного кабана, который наверняка переселился в наш столичный особняк. Интересно, какие он выбрал комнаты, хотя подозреваю именно папины.
