— Садись, нечего по дороге шарахаться, — Лисов сама любезность, не покидая машины, распахнул передо мной дверцу, приглашая сесть рядом с ним на переднее сиденье.
— Нет, — я отступила, испытав очередной наплыв упрямства и жалости к себе несчастной. Отвернулась, прошла несколько шагов и тут увидела сверкнувшие фары. На этот раз самое настоящее жёлтое такси остановилось неподалёку, и я рванула к нему, как к спасительному островку. Наверное, кому-то со стороны это могло показаться слишком комичным, но не мне. Быстро усевшись на заднее сиденье и прикрыв за собой дверцу, произнесла:
— Пожалуйста, проспект Ленина, девяносто пять.
— Что, с женихом поссорились? — почему-то произнёс молодой таксист, спустя несколько минут, и я напряглась, обернулась, чтобы убедиться в своей догадке. Так и есть. Белая машина следовала за нами, даже не скрываясь. — Настырный, — последнее было сказано с долей уважения и усмешкой одновременно.
Я ничего не ответила, решив не развивать эту тему. Пусть Морозов и вовсе не был моим женихом, но ворошить свежую, ещё незажившую рану, оказалось очень больно. Поэтому предпочла просто неопределенно пожать плечами, не соглашаясь, но и не отказываясь от предположений любопытного таксиста.
— А сейчас мы его сделаем, хотите? — вдруг предложил неуёмный водитель.
И не успела ничего ответить, как наш желтый автомобиль понёсся, увеличивая скорость. Когда-то я увлекалась игровыми гоночными машинками на компьютере, которые очень быстро передвигались, лавируя между себе подобных. Сейчас было то же самое, с одним отличием — всё происходило в реальности.
— Может быть, не надо, — попросила я, обернувшись, чтобы посмотреть на Лисова, по-прежнему висящего у нас на хвосте.
И это было последнее, что я успела сказать перед тем, как нашу машину занесло. Почувствовался сильный удар, а затем ещё…
Помните слова Жоржа Милославского из советской комедии Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию»: «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе. Если, конечно, они у вас есть!»? Так вот, после того, как окончательно пришла в себя, я могла бы перефразировать их так: «Граждане, не забывайте пристёгиваться ремнём безопасности, если, конечно, он у вас есть!». Как потом сказал врач, оперировавший меня, именно ремень спас мою жизнь в той головоломке.
Первое что я поняла, придя в себя, что ужасно кружится голова. И это ощущение, когда словно кто-то резко выкачал все твои силы. Ещё вчера могла бегать, прыгать, играть в волейбол. А сегодня правда жизни оказалась таковой, что дойти до туалета самостоятельно было весьма проблематично.
— Женечка очнулась, — всхлипнула мама в тот момент, когда я попыталась открыть глаза. — Девочка наша пришла в себя!
Горячая рука покрыла мои скрюченные пальцы и я, проморгавшись, поняла, что это папа выразил свои чувства. У него не было слов, у меня практически тоже.
— Ма, па, — прохрипела, посмотрев на родителей, а затем перевела взгляд на окружающую меня обстановку. Белые стены палат почти везде похожи друг на друга, вот и сейчас я молча созерцала потолок, белоснежное бельё на кровати, — всё хорошо.
— Горе ты луковое! — всплакнула мама, пытаясь меня обнять и тут же отстраняясь, услышав моё непроизвольное шипение от боли. — Вот! Живого места на тебе нет!
— Таня, она поправится! Главное, что пришла в себя! — произнёс папа, не сводя с меня наполненных любовью и одновременно встревоженных глаз.
— Конечно, наша девочка поправится! — откуда-то из-за моей головы раздался твёрдый голос бабушки, и я попыталась повернуться к ней, но не вышло. Резкая боль на лице напомнила о моём плачевном состоянии. Поэтому просто улыбнулась, сдерживая слёзы, зная, что родные это видят. — Танюш, всё милая, — на сей раз бабка показалась на мои глаза, она тоже прикоснулась к перевязанной руке, а после похлопала по плечу маму, — выпей успокоительных и сходи за врачом. Они же просили пригласить его, как только Женя очнётся. Сейчас чего-нибудь хорошего нам обязательно скажет! Позови доктора!
И мама ушла, то и дело оглядываясь и вытирая слёзы. Мне её стало очень жалко, только подняться пока не могла, не было сил.
— Ну а ты что застыл, как замороженный, — неожиданное нападение на папу (её сына) заставило меня удивиться, выплыть из состояния заторможенности, — поди, пригляди за Татьяной. Не видишь, она после дежурства возле Женечки и сама мотается! Всю ночь ведь глаз не смыкала!
Бабка у меня, словно генерал, строила всех соседей. И папа, весьма грозный на вид мужчина, не спорил с ней, а просто выполнял всё по мере собственных убеждений. Он никогда не был подкаблучником, но уважал свою мать, и мне это очень нравилось.
— Ну, ягодка моя, чего загрустила? — тепло улыбнулась бабуля, а морщинки и без того, не покидавшее её лицо, рассыпались вокруг глаз. — Всё будет хорошо, вот увидишь! Врачи нынче недурственные, опытные, враз на ноги поставят! — проворные руки бабки сначала поднесли мне попить воды, а потом поправляли одеяло, подушку. Она так всегда делала в моём детстве, но ни разу в последнее время. И, несмотря на толику приятного воспоминания, я успела заметить её встревоженный взгляд, — вот же, старая! Забыла! Украшение-то твоё чуть не потерялось! Но, знаешь, нам отдали. Так что всё в целости и сохранности, не беспокойся! Только цепочка порвалась, но я всё заменила. Так что теперь носи, не снашивай!
— Это хорошо, — на сей раз мой голос звучал увереннее. А украшение, это кулон, который давно подарил дедушка. И бабуля очень трепетно относилась к его присутствию на мне, а я не возражала, практически не снимая подарок — цветочек в окружении солнышка. К тому же он действительно нравился своей необычностью. Мой дед был историком, помешанным на всевозможных знаках, рунах, а эта красота означала для древних славян защиту и поддержку. Я как христианка всегда скептически относилась к подобным заявлениям, но это не мешало уважать мнение старших. Да и нравилась эта изящная штучка, чего там зря говорить! А дед был и рад стараться, у всех нас что-то такое особое, да непременно было. С единственной разницей, у всех украшения, а папа отличился в подростковом возрасте — сделал наколку в виде какого-то странного, но красивого орнамента. Впрочем, тату кельтских узоров в моде даже сейчас.
Тем временем бабушка очень осторожно просунула руку под мою шею, застегнула цепочку и спрятала её под футболку (когда только успели надеть).
— Ну, вот и всё. Теперь полный порядок, — просияла бабуля. — Не грусти, моя хорошая, всё наладится. Ты молодая, сильная. Следователь говорил, что в той аварии вчера многие пострадали, особенно какой-то мужчина. Вот у него голову едва не оторвало, а ухо точно пришивали. А у тебя всё вроде нормально. Так, царапины только!
— Какой мужчина? — от этих подробностей меня передёрнуло. Таксист, а может быть рыжий?
— А не знаю, моя милая, — бабуля развела руками, — не здесь он лежит, в другую больницу, по всей видимости, отвезли. Голова сильно пострадала. Но, кроме него, ещё несколько человек, но и про них ничего такого не сказали. Значит, не сильно им досталось, вскорости оклемаются.
