Тяжело дыша, Халина смотрит на них, стоя в дверях, ее щеки раскраснелись. Мама поднимает голову.
– Ты в порядке? – встревоженно спрашивает Нехума, замерев с ножом над морковкой. – Ты плачешь?
Халина не знает, с чего начать.
– Мила дома? – спрашивает она, запыхаясь.
– Она с Фелицией пошла на рынок, вернется через минуту. Халина, что такое?
Нехума кладет нож и вытирает руки о полотенце, заправленное за пояс юбки.
Рядом с ней замирает Сол.
– Халина, скажи нам, что случилось?
Он внимательно смотрит на Халину, обеспокоенно сведя брови.
– Я… у меня новости, – восклицает Халина. – Когда Мила…
Она замолкает при звуке открывающейся двери.
– Мила!
Выбежав в прихожую, она здоровается с сестрой и забирает у нее из рук холщовую сумку.
– Слава богу, ты пришла! Идем, быстрее.
– Ты чего такая запыхавшаяся? – спрашивает Мила. – Ты вся мокрая от пота!
– Новости! У меня есть новости!
Глаза Милы вылезают из орбит, ее ореховые зрачки вдруг окружены морем белого.
– Что? Какие новости?
Новости могут значить что угодно. Они с Фелицией идут следом за Халиной по коридору.
В дверях кухни Халина делает знак родителям присоединиться к ней в гостиной.
– Идемте, – зовет она.
Когда семья наконец в сборе, она набирает воздуха в грудь. Она еле сдерживается.
– Я только что вернулась из Красного Креста, – говорит она, доставая телеграмму из кармана блузки. Она поднимает бумажку вверх, приказывая рукам не дрожать. – Это пришло сегодня из Италии.
Она читает телеграмму вслух, старательно произнося каждое слово:
– «В Италии с Селимом. Ищите через 2-й польский корпус», – она смотрит на маму, отца, сестру, Фелицию, ее глаза перебегают с одного на другого, снова наполняясь слезами. – Подпись «Генек Курц», – добавляет она сорвавшимся голосом.
– Что?
Мила притягивает Фелицию к себе, прижимая ее головку к животу.
Нехума берется за руку Сола, чтобы не упасть.
– Прочитай еще раз, – шепчет Сол.
Халина читает телеграмму еще раз, потом еще. К третьему чтению Нехума в слезах, и в маленькой квартирке раздается глубокий смех Сола.
– Это лучшая новость, что я слышал с тех пор… Даже не помню, – говорит он, его плечи трясутся.
Они обнимаются парами, Сол с Нехумой, Мила с Фелицией, Мила с Халиной, Халина с Нехумой, а потом все вместе, словно большое колесо, обняв друг друга за талии и прижавшись лбами. Фелиция где-то в середине. Время словно исчезает, пока они обнимаются, смеются и плачут, Сол снова и снова повторяет одиннадцать прекрасных слов телеграммы.
Халина первая размыкает круг.
– Яков! – кричит она. – Надо сказать Якову!
– Да, иди, – говорит Нехума, вытирая глаза. – Скажи, чтобы приходили вечером на ужин.
– Хорошо, – кричит Халина, убегая по коридору.
Дверь открывается и закрывается, и скоро в квартире воцаряется тишина.
– Мамусю? – шепчет Фелиция, глядя снизу вверх на маму, словно ожидая объяснений.
Но Мила молчит. Ее глаза мечутся по комнате, как будто в поисках чего-то невидимого. Призрака, быть может.
Заметив это, Нехума кладет руку на плечо Сола.
– Можешь заварить чай с Фелицией? – шепчет она.
Сол смотрит на Милу и кивает, поманив Фелицию на кухню.
Когда они остаются одни, Нехума поворачивается к Миле и касается ее руки.
– Мила, дорогая, что такое?
Мила моргает и качает головой.
– Ничего, мама… я просто…
– Идем, – предлагает Нехума, ведя Милу к небольшому столу в гостиной, за которым они едят.
Мила идет медленно, ее мысли где-то далеко. Она садится, кладет локти на стол, сжимает ладони вместе в огромный кулак и опускает подбородок на большие пальцы. Некоторое время обе женщины молчат.
– Ты не ожидала, что он найдется, – наконец говорит Нехума, тщательно подбирая слова. – Ты думала, что его нет в живых.
– Да.
Из уголка глаза вытекает слеза и катится по щеке. Нехума нежно смахивает ее.
– Но ты рада, да?
Мила кивает.
– Конечно, – она поднимает голову и поворачивается лицом к матери. – Просто… я шесть лет думала, что он… что он мертв. Я привыкла к этому. Даже смирилась, как бы ужасно это ни звучало.
– Понимаю. Ты должна была жить дальше ради Фелиции. Ты поступила так, как любая мать.
– Я не должна была сдаваться. Мне следовало больше надеяться. Что за жена ставит крест на муже?
– Перестань, – говорит Нехума мягко и понимающе. – А что тебе было думать? Ты не получала известий от него. Мы все думали, что он погиб. Кроме того, сейчас все это не имеет значения.
Мила оглядывается через плечо на кухню.
– Мне надо поговорить с Фелицией.
Мила все реже и реже говорила о Селиме после того, как призналась Фелиции, что не знает о его судьбе, после того, как решила, ради себя самой, верить, что его нет. Но Фелиция отказывалась забывать. Весь прошедший год она задавала вопросы, выпытывая у матери подробности.
– Она создала его в своем воображении, – добавляет Мила. – Что, если она… разочаруется? Когда он ушел, она была совсем крохой, здоровой, с розовыми щечками… Что, если… – Мила замолкает, не в состоянии описать, насколько сильно изменилась Фелиция.
Нехума накрывает ладонями сцепленные руки дочери.
– Мила, дорогая, я понимаю, все это слишком внезапно, но подумай вот о чем: тебе выпал шанс, бесценный, невероятный шанс начать снова. И Селим – отец Фелиции. Она полюбит его. И он ее полюбит так же, как ее любишь ты. Безоговорочно.
Мила кивает.
– Ты права, – шепчет она. – Просто мне грустно, что он ее не знает.
– Дай ему время, – говорит Нехума, – и себе тоже. Снова научиться быть семьей. Будь терпелива. Постарайся не слишком сильно беспокоиться об этом. Ты уже напереживалась на целую жизнь.
Мила вынимает руки из-под материнских, чтобы вытереть слезу с щеки. «Что значит, – думает она, – прожить хотя бы день, не тревожась? Не имея плана?» С самого начала войны каждую минуту каждого дня ей приходилось принимать решения, чтобы устроить жизнь по мере своих возможностей. Способна ли она вообще пустить события на самотек?
Позже тем же вечером, когда Фелиция спит, Курцы собираются за обеденным столом и изучают развернутую перед ними карту. Халина отправила Генеку телеграмму, сообщив, что большая часть семьи жива и здорова. «От Адди по-прежнему ни слова, – написала она. – Когда тебя демобилизуют? Где нам встретиться?»
