Семья молчит, пока Яков ставит полукругом пять стульев около камина, над которым стоит радио, словно надгробный камень.
– Садись, любимая, – говорит он Белле.
Та осторожно садится на стул и кладет ладонь на едва заметный животик. Она на шестом месяце беременности. Мила, Халина, Адам и Яков тоже садятся, а Фелиция сворачивается калачиком на полу, морщась, когда подтягивает коленки к груди. Мила пропускает сквозь пальцы ее волосики, которые у корней природного рыжего цвета. Ей мучительно видеть, что дочке больно. Цинга, которой она заболела в бункере монастыря, в основном прошла, но Фелиция еще жалуется на боль в суставах. По крайней мере, вздыхает Мила, к ней вернулся аппетит – когда Мила забрала ее, Фелиция неделями отказывалась есть, говоря, что это слишком больно.
Наконец в динамиках раздается голос Гарри Трумэна, нового президента Соединенных Штатов, и вся семья подается вперед.
– Это скорбный, но знаменательный час, – выступает Трумэн сквозь помехи. Местный диктор переводит. – Генерал Эйзенхауэр сообщает мне, что немецкие войска сдались Объединенным Нациям, – он выдерживает эффектную паузу и добавляет: – Флаги свободы реют по всей Европе!
Слова «свобода» и «реют» эхом отдаются в комнате, паря в воздухе, словно конфетти.
Курцы смотрят на радио, потом друг на друга, пока пышная речь президента робко опускается им на колени. Адам снимает очки и поднимает лицо к потолку, сжав пальцами переносицу. Белла утирает слезу, и Яков берет ее за руку. Мила закусывает губу. Фелиция с любопытством смотрит на остальных, потом на мать, не понимая, почему они плачут от такой хорошей новости.
Халина пытается представить американского президента, торжественно восседающего за письменным столом в шести тысячах километров на запад от них. «День победы в Европе», сказал он. Но для Халины слово «победа» кажется пустым. Даже фальшивым. Нет ничего победного в разрушенной Варшаве, которую они покинули, или в том, что о многих родственниках нет вестей, или в том, как повсюду, где когда-то было крупное лодзинское гетто, они ощущают призраки двухсот тысяч евреев, большинство из которых, по слухам, встретило смерть в душегубках и газовых камерах Хелмно и Аушвица.
Из соседней квартиры слышны радостные возгласы. В окна проникают крики с улицы. Лодзь начинает праздновать. Мир начинает праздновать. Гитлер побежден – война окончена. А значит, они снова могут быть Курцами, Эйхенвальдами и Кайлерами. Снова быть евреями. Но настроение в квартире не праздничное. Ведь судьба остальных родных не известна. И так много погибших. Каждый день предварительные оценки потерь растут. Сначала это был миллион, потом два – цифры так велики, что их чудовищность невозможно постичь.
Когда речь Трумэна заканчивается, польский диктор объявляет, что Красный Крест будет и дальше открывать отделения и лагеря для перемещенных лиц по всей Европе, и призывает выживших регистрироваться. Адам выключает радио, и в гостиной снова наступает тишина. Что тут сказать? Наконец Халина нарушает молчание.
– Завтра, – заявляет она, заставляя голос звучать ровно, – я вернусь в Красный Крест и перепроверю, чтобы все наши имена были зарегистрированы. Узнаю про лагеря для перемещенных лиц и когда именно мы получим доступ к списку имен. И договорюсь о связи с мамой и папой в деревне.
Внизу, на улице, радостные крики становятся громче. Халина встает, подходит к окну и осторожно закрывает его.
Глава 55
Семья Курцей
Лодзь, Польша
июнь 1945 года
Каждый день Халина идет знакомым маршрутом от квартиры в Лодзи сначала до временной штаб-квартиры Красного Креста в центре города, потом до недавно построенного здания Общества помощи еврейским иммигрантам и наконец в Американский еврейский объединенный распределительный комитет, или Джойнт, как все его называют, в надежде узнать новости о пропавших родственниках. Если не делает обход, она шерстит местную ежедневную газету, которая начала публиковать списки имен и частные объявления выживших о розыске родственников. На радио тоже есть станция, посвященная помощи в воссоединении выживших; она дважды звонила туда. На прошлой неделе надежды Халины стремительно возросли, когда она нашла имя Франки в списке, опубликованном Центральным комитетом польских евреев – организацией, которую финансирует Джойнт. Франку вместе с братом и родителями отправили в лагерь Майданек неподалеку от Люблина. Необъяснимой волею случая она, Салек и Терза выжили. Однако ее отцу Моше так не повезло. Халина взялась за организацию переезда тети и кузенов в Лодзь, но ей сказали, что на это могут уйти месяцы; они в числе тысяч беженцев, ждущих помощи в лагере для перемещенных лиц. По крайней мере Нехума и Сол теперь в Лодзи, она наконец сумела вывезти их из деревни.
«Наверное, я им уже надоела», – думает Халина, подходя к Красному Кресту, где волонтеры хорошо ее знают. Как правило, они приветствуют ее полуулыбкой, покачиванием головы и печальным «Простите, новостей нет». Но сегодня не успела закрыться алюминиевая дверь, как к ней подбегает одна из волонтеров.
– Это вам! – кричит женщина, размахивая над головой маленькой белой бумажкой.
Дюжина человек оборачиваются к ним. В обычно полном печали помещении восторг женщины вызывает диссонанс.
Халина останавливается, оглядывается через плечо и смотрит обратно на женщину.
– Мне? Что… что мне?
– Вот! – волонтер держит телеграмму на вытянутых руках и читает вслух: – «В Италии с Селимом. Ищите через 2-й польский корпус. Генек Курц».
Имя брата лишает ее равновесия, и Халина инстинктивно расставляет руки, чтобы не упасть.
– Что? Где он? – ее голос дрожит. – Дайте посмотреть.
Она тянется за телеграммой, голова кружится. Второй польский корпус? Это же армия Андерса? С Селимом, которого они все считали мертвым? Халина едва дышит. Про генерала Андерса в Лодзи говорят все – он и его солдаты – герои. Они взяли Монте-Кассино. Сражались на реке Сенио, в битве за Болонью. Халина качает головой, пытаясь представить Генека и своего зятя Селима в военной форме, в бою, творящими историю. Но не может.
– Посмотрите сами.
Халина так крепко сжимает телеграмму, что белеют ногти. Она молится, чтобы это не оказалось ошибкой.
«В ИТАЛИИ С СЕЛИМОМ. ИЩИТЕ ЧЕРЕЗ 2-Й ПОЛЬСКИЙ КОРПУС. ГЕНЕК КУРЦ»
Действительно, внизу напечатано имя брата. Она поднимает глаза. Остальные смотрят, ожидая реакции. Халина открывает рот и закрывает его, проглатывая то ли рыдание, то ли смех – она и сама не понимает.
– Спасибо! – наконец хрипит она, прижимая телеграмму к груди. – Спасибо!
Халина подносит телеграмму к губам и целует снова и снова, помещение наполняется радостными возгласами. По щекам бегут слезы, но она не обращает на них внимания. В голове только одна мысль. «Это не ошибка. Они живы». Она кладет телеграмму в карман блузки, выбегает из кабинета и несется домой. Через двенадцать домов она поднимается по лестнице в квартиру, перескакивая через две ступеньки за раз. Родители на кухне готовят обед.
