Они слышали, что за пойманного еврея можно получить мешок сахара или дюжину яиц. Поляки серьезно относились к этой охоте. Немцы тоже. У них даже было название для нее – Judenjagd. Охота на евреев. Пойманного еврея можно доставить живым или мертвым, без разницы. Также немцы установили смертную казнь для поляков, у которых найдут евреев.
– Конечно, Горские пообещали никому не рассказывать, даже членам семьи и близким друзьям. Но все время держите при себе фальшивые удостоверения, – продолжает Халина. – Просто на всякий случай. Нельзя ожидать, что к ним вообще никто не будет приходить.
Нехума сжимает локоть Халины.
– Не волнуйся за нас, дорогая. С нами все будет в порядке.
Халина кивает, хотя и не представляет, как не волноваться за родителей. Забота о них стала второй натурой. Это все, о чем она думает.
Сол поворачивает ключ в замке зажигания, мотор чихает, и в машине становится тихо. Сол и Нехума смотрят сквозь заляпанное насекомыми лобовое стекло на свой новый дом. Дорожка из голубого сланца ведет к входной двери, где блестит на солнце медный дверной молоток в форме стремени.
– Подходит, – говорит Сол и смотрит на Халину в зеркало. У него красные глаза.
– Надеюсь, – выдыхает Халина. – Нам надо внутрь.
Сол выдвигает водительское сиденье вперед, чтобы Нехума и Халина выбрались, потом открывает багажник «Фиата», чтобы достать то, что осталось от их вещей: небольшую парусиновую торбу со сменой белья для каждого, несколько фотографий, свою Агаду, сумочку Нехумы.
– Сюда, – говорит Халина, и ее родители следом за ней обходят дом, за которым на веревке, натянутой между двумя кленами, висит полдюжины посеревших рубашек и разбит небольшой огород с горошком, капустой и томатами.
Халина дважды стучит в заднюю дверь. Через минуту в окне появляется лицо пана Горского, и в следующую секунду дверь открывается.
– Входите, – приглашает он.
Они тихо входят в темную комнату, и Сол закрывает дверь за собой. Комната такая, какой ее запомнила Халина: маленькая, с низким потолком, кресло с обивкой «пейсли», старый диван, книжный стеллаж у дальней стены.
– Вы, должно быть, пани Горская, – говорит Халина, улыбаясь худощавой женщине, которая стоит рядом с мужем. – Я Халина. Это моя мама Нехума и мой папа Сол.
Женщина коротко кивает, ее пальцы сцеплены в замок перед животом.
Халина переводит взгляд с Горских на своих родителей. Несмотря на заключение, тела Сола и Нехумы сохранили пышные округлости. По сравнению с ними Горские со своими узкими талиями и торчащими лопатками выглядят скелетами.
Сол опускает торбу на пол и делает шаг вперед, протянув руку.
– Спасибо вам, пани Горская. Вы очень великодушны и смелы, что согласились приютить нас. Мы сделаем все возможное, чтобы не быть в тягость.
Пани Горская мгновение смотрит на Сола, прежде чем протянуть руку, которая тонет в ладони Сола. «Будь осторожнее, – молится Халина, – а то сломаешь ей кости».
– Мадам, – произносит Нехума, также протягивая руку, – дайте знать, чем мы можем помочь по дому.
– Вы очень любезны, – говорит пан Горский, бросая взгляд на жену. – И, пожалуйста, зовите нас по имени: Альберт и Марта.
Марта согласно кивает, но ее челюсти крепко стиснуты. Что-то в поведении этой женщины не нравится Халине. Она гадает, какой разговор произошел между Горскими перед их приездом.
– Мне скоро нужно возвращаться, – говорит Халина и показывает на стеллаж. – Вы можете показать моим родителям, как это работает, перед тем как я уйду?
– Конечно, – говорит Альберт.
Сол и Нехума смотрят, как Альберт обхватывает корпус стеллажа и осторожно отодвигает его вдоль стены.
– Он на колесах, – догадывается Сол. – Я не заметил.
– Да, их не видно, но так легче сдвигать. И тише.
Альберт кладет ладонь на стену.
– В стене восемь досок от пола до потолка. Если отсчитать третью снизу и нажать вот здесь, около этих двух гвоздей, – говорит он, проводя по двум вбитым в стену шляпкам, – вы услышите щелчок.
Сол, прищурившись, всматривается в стену, когда Альберт с силой нажимает на нее. И действительно, стена щелкает, и распахивается маленькая квадратная дверца.
– Я подогнал петли под шов между досками, так что если не знать, то дверь не видна.
– Тонкая работа, – шепчет Сол с неподдельным уважением, и Альберт довольно улыбается.
– Там три ступеньки, которые ведут в тайник. Вы не сможете там стоять, – предупреждает Альберт, пока Сол и Нехума, вытянув шеи, всматриваются в черный квадрат за стеной, – но мы положили туда одеяла и оставили вам фонарик. Внизу темно как ночью.
Сол несколько раз открывает и закрывает дверцу.
– Это, – Альберт показывает на металлическую щеколду, – позволит вам запираться изнутри.
Он закрывает дверь до щелчка, а потом двигает стеллаж на место.
– Теперь идемте, – говорит Альберт, махнув за плечо, – покажу вашу комнату.
Марта отходит в сторону и замыкает процессию, пока ее муж ведет Курцей по короткому коридору в спальню.
– Когда безопасно, вы можете спать здесь.
Сол и Нехума оглядывают комнату с белыми оштукатуренными стенами и двумя кроватями. Над простым дубовым комодом висит тронутое ржавчиной зеркало.
– Мы предупредим, когда будем ждать гостей. Роза, сестра Марты, приходит два раза в неделю. Если кто-нибудь появится без предупреждения, мы задержим их у двери, чтобы дать вам время спрятаться. Конечно, вам придется забирать все свои вещи, так что лучше не распаковываться.
– У вас есть сын? – спрашивает Сол, глядя на пару боксерских перчаток в углу.
Марта вздрагивает.
– Да. Захариаш, – говорит Альберт. – Он присоединился к Армии Крайовой
[109].
– Но мы уже несколько месяцев ничего о нем не слышали, – тихо добавляет Марта, глядя в пол.
Они молча возвращаются в общую комнату.
Нехума кладет ладонь на плечо Марте.
– У нас трое сыновей, – говорит она.
Марта поднимает голову.
– Правда? Где… где они?
– Один, – объясняет Нехума, – по последним сведениям, работает на предприятии в пригороде Радома. Но про двух остальных мы не слышали с начала войны. Одного взяли русские, а наш средний сын жил во Франции, когда началась война. Теперь мы не знаем…
