Нехума только что закончила рассказывать про жизнь и работу на заводе в Пёнках.
– Там мы чувствовали себя такими старыми. Остальные были практически детьми. Ты бы слышала разговоры: я влюбилась… она даже не симпатичная… он не разговаривает со мной много дней. Ревность, трагедии. Я уже и забыла, как утомительно быть такой молодой. Хотя, – признается она, понизив голос и наклонившись к Халине, – иногда было довольно забавно.
Халина не может сдержать смех, вообразив своих родителей среди легкомысленной болтовни. Она рада слышать, что в Пёнках им было лучше, чем в гетто, и была бы спокойна, что они переждут войну в изоляции на заводе, если бы неделю назад Адам не предупредил ее о грядущем закрытии.
– Извини, что не выяснил раньше, – сказал он. – Это может случиться в любой день.
Халина знала, что обязана вытащить родителей до того, как они окажутся в одном из ужасных лагерей, куда отправляют евреев, когда их труд больше не нужен.
Конечно, получить разрешение вывезти родителей из Пёнок не было никакой надежды. Халина понимала, что ей придется действовать вне системы. Неделю назад, вооружившись своими арийскими документами и пачкой злотых, она посетила завод с намерением подкупить охранника на входе, чтобы он дал ее родителям незаметно уйти в конце рабочего дня. Она собиралась сказать, что они ее старые друзья, которых по ошибке приняли за евреев. Но в ту пятницу ее мать вместе с другими женщинами повели в душ. Вечером Халине надо было на работу, и она не могла опоздать. Этим утром, чувствуя, что времени в обрез и сотни злотых может оказаться мало, она решила взять с собой последнее мамино украшение – аметист. Нехума тайком сунула цепочку Исааку в день перевода из гетто в Пёнки и попросила побыстрее передать Халине. Исаак сразу же написал Халине в Варшаву, что у него особенная фиолетовая посылка и ей нужно приехать за ней как можно скорее.
Гитлер лишал жизни немцев, которые брали взятки у евреев, но, как узнала Халина в трудовом лагере Адама, многих нацистов это не останавливало. И действительно, стоило ей в Пёнках показать охраннику на входе сверкающий фиолетовый камень, как у того загорелись глаза. Через пятнадцать минут он вернулся с ее родителями.
– Здесь налево, – подсказывает Халина у деревянного указателя на Вилянув, маленькую фермерскую деревушку в окрестностях Варшавы.
Они сворачивают с главной магистрали, асфальт меняется на проселок, и Сол с улыбкой смотрит в зеркало заднего вида на сидящих рядышком Халину с Нехумой, которые наслаждаются близостью.
– Расскажи нам про себя, про остальных, – просит Нехума.
Халина медлит. Ее родители еще не слышали о Глинице, о семье Беллы. Ей не хватило духу рассказать им. Прошедшие часы были такими приятными, разговоры с мамой о пустяках, это казалось почти обычным. Она еще не готова впускать обратно всю горечь мира. Поэтому она рассказывает родителям о недавнем рискованном столкновении Адама с женой хозяина, пересказывая историю ради смеха и умолчав о том, что тогда она испугалась до смерти. Она рассказывает им про свою работу в Варшаве в качестве кухарки у немецкого бизнесмена и о том, что Мила недавно нашла работу, тоже притворяясь арийкой, в доме состоятельного немецкого семейства.
– А Фелиция? – спрашивает Сол через плечо. – Я так по ней скучаю.
– Хозяин Милиной квартиры с самого начала с подозрением отнесся к Фелиции, – объясняет Халина. – Ему хватило одного взгляда в ее печальные темные глаза, чтобы понять, что она еврейка. Милу выручают ее документы, но с Фелицией все намного сложнее. Я нашла друга, который готов ее прятать.
Халина старается говорить легко, хотя знает, как мучается Мила из-за своего решения отдать дочь на попечение чужих людей.
– Она там одна, без Милы? – спрашивает Сол, и по отражению отцовских глаз в зеркале заднего вида Халина понимает, что он больше не улыбается, что он догадался о том, чего она не договаривает.
– Да. Это тяжело для них обеих.
– Сладкая девочка, – нежно говорит Нехума. – Должно быть, Фелиции так одиноко.
– Да. Она очень скучает. Но так лучше.
– А Яков? – спрашивает Нехума. – Он еще на складе?
Халина опускает глаза.
– Он еще там, да, насколько я знаю. Я написала ему, что вы уехали с Валовой, и он спросил, не могу ли я также помочь родителям Беллы выбраться из гетто в Глинице, но…
Халина сглатывает. В машине тишина.
– Я пыталась, – шепчет Халина.
Нехума качает головой.
– Что ты имеешь в виду?
– Они… Их… Глинице ликвидировали, – голос Халины едва слышен за шумом мотора. – Исаак говорит, что некоторых оставили, но остальных… – она не может произнести слова.
Нехума подносит ладонь ко рту.
– О нет. А Валовая?
– Определенно, Валовая на очереди.
Халина слышит, как дыхание сидящего впереди отца становится тяжелее. По маминой щеке катится слеза. Радость, которую они испытывали от воссоединения в начале поездки, улетучилась. Несколько минут все молчат. Наконец Халина нарушает тишину.
– Папа, сбрось скорость, следующий поворот налево наш.
Она показывает через его плечо на узкую дорожку. Они едут по ней двести метров до маленького домика с соломенной крышей.
Нехума промокает глаза, шмыгает носом.
– Это здесь? – спрашивает Сол.
– Да, – говорит Халина.
– Напомни, как их зовут? – спрашивает Нехума. – Хозяев.
– Горские.
Адам нашел Горских через подполье в списке поляков, которые за деньги готовы прятать евреев. Халина даже не знала, действительно ли их фамилия Горские, знала только, что они могут принять ее родителей и, имея стабильную работу, она может им заплатить.
Халина знакома с домиком: она уже приезжала сюда, чтобы представиться и проверить условия проживания. Жены хозяина не было дома, но Халина и пан Горский, который еще не назвал своего имени, нашли общий язык. Среднего возраста, темные волосы с проседью, птичье телосложение и добрые глаза.
– И вы уверены, что ваша жена не против такой договоренности? – упорно спрашивала Халина перед отъездом.
– О да, – сказал он. – Конечно, она нервничает, это нормально, но она в деле.
Рядом с домиком Сол сбрасывает скорость. Вокруг, насколько хватает глаз, других домов нет.
– Ты хорошо выбрала, – кивает Нехума.
Халина смотрит на маму, позволяя себе момент детской гордости от ее одобрения. Она следит за ее взглядом на приземистый квадратный коттедж с обшивкой из кедровых досок и белыми ставнями. Она выбрала Горских в том числе потому, что они показались ей достойными доверия, и потому, что они живут в часе езды от Варшавы. Халина надеется, что отсутствие соседей снизит риск того, что их предадут.
– Ничего особенного, но тут уединенно, – говорит Халина. – Однако не слишком расслабляйтесь. Пан Горский говорит, что «Синяя полиция»
[108] уже дважды приходила в поисках беглецов.
