Глава 21
Яков и Белла
Львов, оккупированная Советами часть Польши
1 июля 1941 года
Львов сошел с ума. Безумие началось в конце июня, вскоре после неожиданного нападения Гитлера на Советский Союз. Тогда-то Якову, Белле, Халине и Франке пришлось скрываться.
Больше недели они отсиживались в подвале своего дома. Польский друг по имени Петр, когда мог, приносил новости и еду – такая вот импровизированная гуманитарная организация из одного человека.
– Город кишит айнзацгруппами и, похоже, украинской милицией, – сказал Петр, когда пришел проведать их в первый раз. – Они нападают на евреев.
Когда Яков спросил почему, Петр объяснил, что перед отступлением НКВД расстрелял большинство заключенных в городских тюрьмах, тысячи из которых были украинцами, и что в этом обвиняют евреев.
– Сотни заключенных были евреями, но это, кажется, никого не волнует.
Наверху раздается однократный стук. Петр. Не секрет, что он тоже станет мишенью для немцев, если выяснится, что помогает евреям. Яков встает.
– Я пойду, – предлагает он, зажигая свечу и на цыпочках подходя к лестнице.
Вместе с новостями о погроме Петр часто приносит еду – маленькие свертки с хлебом и сыром. Его стук раздается обычно раз в день, вечером.
– Будь осторожен, – шепчет Белла.
Вчера, через десять дней после начала погрома, Петр сказал, что по приблизительным оценкам городской газеты погибло три с половиной тысячи евреев. Десять, двадцать, даже сто – в это Белла могла бы поверить. Но тысячи? Эта статистика слишком ужасна для нее, и она постоянно думает о том, что ничего не слышала о сестре с самого начала вторжения. Снова и снова она представляет прекрасное тело Анны среди усеявших улицы – Петр говорит, что ему приходится перешагивать через трупы, чтобы добраться до их порога. Белла умоляла Петра зайти на квартиру к Анне; он ходил дважды и дважды возвращался с известием, что на его стук никто не ответил.
Она слушает, как Яков поднимается по лестнице. Скоро раздается еще один стук, на это раз от Якова, за которым следуют четыре быстрых ответных удара – знак от Петра, что можно открывать дверь. Скрипят петли, и этажом ниже Белла выдыхает, прислушиваясь к еле слышным голосам.
– Все будет хорошо, – говорит Халина, садясь рядом.
Белла кивает, восхищаясь силой своей золовки. Адам тоже пропал. Он настаивал, что во время погрома должен оставаться наверху, утверждая, что теперь нужен сопротивлению как никогда. Халина ничего не знает о нем и все-таки утешает Беллу.
Женщины тихо сидят, прислушиваясь. Через некоторое время разговор смолкает, и Бела напрягается. Тишина наверху длится две секунды, три, четыре, потом почти полминуты.
– Что-то случилось, – шепчет она.
Растущий в груди ужас подсказывает: что бы это ни было, она не хочет знать. Наконец дверь наверху скрипит, засов задвигается, и на лестнице раздаются медленные шаги. К тому времени как Яков возвращается в подвал, Белла едва дышит.
Яков отдает Халине свечу и ломоть хлеба, а сам садится рядом с Беллой.
– Белла, – мягко говорит он.
Белла поднимает глаза и качает головой. «Пожалуйста, нет». Но по лицу Якова видит, что предчувствия ее не обманули. «О Боже, нет».
Яков сглатывает и пару секунд смотрит в пол, а потом разжимает пальцы. На его ладони лежит записка.
– Петр нашел, торчала из-под двери Анны. Белла, мне так жаль.
Белла таращится на смятый клочок бумаги, словно на готовую вот-вот взорваться бомбу. Она вжимается поясницей в стену позади, отталкивая руку Якова, когда он тянется к ней. Яков и Халина обеспокоенно переглядываются, но Белла не замечает. Она парализована осознанием: то, что принес ее муж, то, что ему известно, уничтожит ее. Через мгновение все изменится. Яков терпеливо, молча ждет, пока Белла наконец набирается смелости взять записку. Держа смятую бумажку обеими руками, она сразу узнает почерк сестры.
«Они пришли за нами. Думаю, они собираются нас убить».
Белла напрягается, вдруг потеряв опору, словно земля ушла из-под ног. Она сминает записку, стены начинают кружиться и мир поглощает темнота. Она прижимает кулак ко лбу и воет.
Глава 22
Халина
Львов, оккупированная Германией Польша
18 июля 1941 года
– Готовы? – спрашивает Вольф.
Они остановились на углу улицы, через дом от рабочего лагеря. Халина кивает, рассматривая лагерь – убогое бетонное здание, окруженное забором с колючей проволокой сверху. У входа – охранник с немецкой овчаркой. Халина понимает: если что-то пойдет не по плану, она проведет ближайшее будущее, глядя на этот забор изнутри. Но разве у нее есть выбор? Она больше не может сидеть сложа руки. Это ее уничтожит. И Адама, скорее всего, тоже, если уже не уничтожило.
– Вам лучше идти, – говорит Вольф. – Пока они не решили, что мы что-то затеваем.
Халина смотрит на столики возле кафе через два дома от них – место встречи.
– Верно.
Она набирает воздух в грудь и расправляет плечи.
– Уверены, что хотите сделать это одна? – Вольф качает головой, словно приказывая ей сказать «нет».
Халина снова поворачивается к лагерю.
– Да. Я уверена.
Вольф, знакомый Адама по подполью, проводил ее до лагеря из центра города, но Халина настояла, чтобы он отстал, когда они придут, – по крайней мере так, доказывала она, если ее план провалится, он сможет вернуться в город за помощью.
Вольф кивает. Мимо, держась за руки, проходит польская парочка. Вольф ждет, пока они пройдут, потом наклоняется, как будто поцеловать Халину в щеку.
– Удачи, – шепчет он, потом выпрямляется и возвращается в кафе.
Халина сглатывает. «Это безумие». Она должна быть на пути в Радом, думает она, и жаркий воздух вдруг застревает в легких. Ее отец прислал грузовик. «Ходят слухи об очередном погроме во Львове, – написал Сол, узнав про первый. – Приезжайте в Радом. Вам будет лучше здесь с нами». Яков, Белла и Франка уехали этим утром. Халина осталась.
Она была дома семь недель назад, в начале июня. Привезла удостоверения и немного злотых, которые удалось сэкономить. Правда, ничего из этого не пригодится ее родителям и Миле в гетто: черный рынок почти иссяк, а арийские удостоверения в стенах Валовой бесполезны. Халина думала остаться в Радоме, но ее работа в госпитале обеспечивала некоторый доход – было бы глупо ее лишиться, – и Адам слишком нужен львовскому подполью, чтобы возвращаться обратно. И вообще, в крохотной квартирке в гетто нет места для них двоих. Она приехала ненадолго и вернулась во Львов с проездными документами, одобренными ее начальником в госпитале, и маминым набором столового серебра, аккуратно завернутым в салфетку.
