После этой новости Халина решила, что отправится во Львов. Она поехала бы и одна, но ее кузина Франка не позволила.
– Я еду с тобой, – заявила она, – хочешь ты этого или нет.
Родители пришли в ужас, это и понятно. Яков писал, что однажды ночью в конце июня из Львова пропал их брат Генек. О Селиме тоже ничего не было слышно. В Радоме тяжело, признавали родители, но они хотя бы вместе и обеспечены. И вообще, это казалось слишком рискованным, ведь евреям запрещено путешествовать под страхом смерти. Но Халина клялась, что найдет способ добраться до Львова невредимой, и обещала, что не задержится надолго.
– Адам говорит, что может найти мне работу, – сказала она. – Я вернусь в Радом через несколько месяцев с деньгами и удостоверениями, чтобы нам дышалось полегче. И с помощью Адама, – добавила она, – возможно, я смогу узнать, что случилось с Генеком и Хертой и Селимом.
Халина была настроена решительно, и Сол с Нехумой неохотно уступили, поскольку знали, что переубеждать ее бесполезно.
Вода подобралась к бедрам. Халина ругается, жалея, что ее рост не такой, как у Франки. Проклятье, холодно. Если станет еще глубже, ей придется плыть. Они с Франкой хорошо плавают – они вместе учились летом на озере под присмотром отцов, – но эта вода совсем не такая, как прекрасная вода в озере Гарбатка. Эта вода по-январски ледяная, черная как смоль и с сильным течением. Плыть в ней опасно. Они рискуют переохладиться. А корзина? Останется ли она сухой? Халина снова думает о деньгах, о том, чего стоило ее маме наскрести пятьдесят злотых. «Еще одной причиной больше добраться до Львова, пополнить наши сбережения. Холод – ерунда, – говорит она себе. – Это все часть плана».
Предыдущую ночь они провели в городе Лиски у Салингеров, друзей семьи, с которыми Халина впервые познакомилась в магазине тканей около десяти лет назад. Пани Салингер была единственной женщиной, которая могла сидеть и часами говорить о шелке. Нехума ее обожала и с нетерпением ждала ее визитов дважды в год, пока магазин не закрыли.
Небольшой городок Лиски стоит в пятнадцати километрах от Буга, объявленного линией раздела между немецкой и советской частями Польши. Пани Салингер сказала Халине и Франке, что мосты через реку с обоих концов охраняются военными и что самый безопасный способ пересечь реку – вброд.
– Река узкая, и мы слышали, что у Зосина неглубоко, – объяснила пани Салингер. – Но в Зосине полно нацистов, – предупредила она, – и сильное течение. Вам надо быть осторожными, чтобы не упасть. Вода ледяная.
Пани Салингер рассказала, что неделю назад ее племянник совершил такое же путешествие с той стороны.
– Юрек говорит, после того как переправитесь, вы можете идти вдоль реки на юг до Устилуга, а там поймать попутку до Львова.
Утром пани Салингер положила девушкам в корзинку небольшую краюху хлеба, два яблока и вареное яйцо – на что Халина воскликнула: «Пиршество!» – и, шепотом пожелав удачи, расцеловала их в обе щеки перед уходом.
Халина и Франка шли до Зосина проселочными дорогами, чтобы их не обнаружили и не допросили немецкие солдаты, и старались не слишком задумываться о том, что будет, если их поймают без аусвайсов
[49], специальных разрешений, необходимых, чтобы путешествовать за пределы своего населенного пункта. Дорога заняла почти три часа. Они пришли в Зосин в сумерках и обыскали берег в поисках самого узкого места, потом подождали, пока стемнеет, и начали переправляться.
Выбранный ими участок реки не шире десяти метров, Халина полагает, что они почти на полпути к противоположному берегу.
– Все еще в порядке? – спрашивает она, опираясь на палку и снова оглядываясь через плечо.
Франка начала отставать. Она на мгновение поднимает голову и кивает, белки глаз подпрыгивают вверх и вниз в свете луны. Вернувшись к водной бездне перед собой, Халина замечает краем глаза вспышку. Маленький огонек. Она замирает, напряженно вглядываясь в ту сторону. На мгновение огонек исчезает, но потом она видит его снова. Точка. Две точки. Три! Фонарики. На востоке, между деревьями, окаймляющими поле на противоположном берегу. Должно быть, они принадлежат советским солдатам. Кто еще будет бродить по холоду в такое время ночи? Халина смотрит, заметила ли Франка, но подбородок кузины прижат к груди, она с трудом продвигается по реке. Халина прислушивается, но слышит только монотонное журчание воды. Она ждет еще минуту, в итоге решив ничего не говорить. «Нет причин паниковать», – говорит она себе. Не надо отвлекать Франку. Скоро они пересекут реку, а на твердой земле смогут затаиться и переждать, пока хозяева фонариков пройдут мимо.
Под ногами илистое дно уступает место камням, и через несколько шагов Халине кажется, что она идет по шарикам. Она подумывает повернуть назад и поискать место получше, помельче. Может быть, они смогут вернуться завтра или в какой-нибудь дождливый день, когда облака будут плотнее и будет легче скрыться. Но смысл? Неважно, где переходить, потому что они не знают местных глубин. Плюс у них нет знакомых в Зосине. Где они будут жить? Они замерзнут до смерти, если попробуют провести ночь на улице. Халина всматривается в линию деревьев. Слава Богу, огоньки исчезли. Им осталось пройти всего четыре метра, самое большее пять. «На русской стороне нам повезет больше», – уверяет она себя, двигаясь вперед.
– Мы на половине… – подает голос Халина, но ее прерывает резкое «Ой!» и отчетливый всплеск упавшего в воду тела.
Халина резко поворачивает голову и видит, как Франка исчезает под водой, ее губы сложены в идеальную «о», а крик заглушают волны.
– Франка! – ахает Халина, задерживая дыхание.
Проходит секунда, другая. Ничего.
Только журчание воды, покрытое рябью отражение луны и ночного неба, да несколько пузырьков на том месте, где стояла кузина. Халина лихорадочно рыщет глазами по реке, отчаянно высматривая движение.
– Франка! – шепчет она.
Наконец в нескольких метрах ниже по течению из воды выныривает Франка, хватая ртом воздух, пряди волос облепили лицо.
– Корзинка! – орет Франка, пытаясь дотянуться до бежевого круга, который всплыл перед ней. Она бросается к ручке, но течение слишком быстрое. Погружаясь и качаясь на бегущих волнах, корзина исчезает в темноте.
– Нет! – паника в голосе Халины рассекает воздух.
Не думая, она бросает палку, задерживает дыхание и, вытянув руки, ныряет в воду. Холод обжигает. Режет щеки, обнимает ее, словно доспех, и на мгновение она парализована, тело застывает, как влекомое потоком бревно. Подняв голову, Халина глотает воздух и яростно гребет, выгибая шею, чтобы удерживать голову над водой. Она едва видит корзину, ее ручка покачивается, как буй в бурном море, в нескольких метрах.
– Стой, – кричит за спиной Франка. – Оставь!
Но Халина гребет сильнее, мольбы кузины удаляются все дальше и дальше, пока не остается только дыхание и шум воды в ушах. Она отчаянно гребет, царапая колени о дно. Она могла бы встать, но знает, что если сделает это, то корзина уплывет. Двигая ногами по-лягушачьи, она не отводит глаз от корзины, сражаясь с охватывающим тело окоченением и желанием остановиться, поплыть к берегу и отдохнуть.
