– Это не мой праздник, – настаивала она.
Адди уговорил ее, сказав, как много это будет значить для него и для его мамы.
Кэролайн чиркает спичкой и подносит огонек к двум фитилям. Рядом с ней Нехума произносит благословение. Когда она заканчивает, женщины возвращаются на свои места: Кэролайн рядом с Адди, а Нехума на другом конце стола, напротив своего мужа, и все внимание обращается на Сола.
Сол обводит взглядом стол, молча приветствуя каждого, его глаза блестят в свете свечей. Наконец он смотрит на Нехуму. Нехума набирает воздуха в грудь, расправляет плечи и кивает, что можно начинать. Сол кивает в ответ. Нехума видит, как поднимаются и опускаются его плечи, и на мгновение ей кажется, что ее муж заплачет. Если так, понимает она, и к горлу подступает комок, то и она тоже расплачется. Но в следующую секунду Сол улыбается. Он открывает Агаду и поднимает бокал.
– Благословен Ты, Господь… – начинает Сол своим баритоном, и сразу же по рукам всех взрослых, присутствующих в комнате, бегут мурашки.
Благословение Сола короткое:
– Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь Мироздания, давший нам жизнь, поддержавший нас и давший дожить нам до этого времени.
Слова деликатно задерживаются во влажном воздухе, пока вся семья вслушивается в глубокий голос Сола, в смысл его молитвы. «Давший нам жизнь. Поддержавший нас. Давший дожить до этого момента».
– Сегодня, – добавляет Сол, – мы отмечаем праздник мацы, время нашего освобождения. Аминь.
– Аминь, – хором повторяют остальные, подняв бокалы.
Сол читает благословение на карпас, и семья обмакивает веточки петрушки в миски с соленой водой.
Напротив него Нехума обводит взглядом прекрасные лица своих детей, их супругов, пятерых внуков, своих кузенов и родственников, на мгновение задержавшись на пустом стуле, оставленном для Якова. Она смотрит на часы, подарок от Адди («За все дни рождения, что я пропустил», – сказал он), и не сомневается, что в этот самый миг далеко в Иллинойсе Яков сидит за собственным пасхальным ужином и празднует с семьей Беллы.
Когда Нехума поднимает голову, в ее глазах стоят слезы и лица вокруг расплываются. Ее дети. Все. Здоровые. Живые. Родившие собственных детей. Она много лет боялась худшего, представляла невообразимое, ее сердце замирало от ужаса. Сейчас это кажется нереальным, все места, где им довелось побывать, хаос, смерть и разрушение, которые следовали за ними по пятам, решения, которые они принимали, и планы, которые разрабатывали, когда она сама не знала, выживет ли, чтобы вновь увидеть свою семью, и выживут ли они, чтобы увидеться с ней. Они делали что могли, потом ждали и молились. Но сейчас – сейчас ожидание закончилось. Они здесь. Ее семья. Наконец-то, каким-то чудом, вся. Слезы катятся по щекам Нехумы, пока она возносит молчаливые благодарности.
В следующее мгновение она ощущает тепло. Ладонь на своем локте. Адди. Нехума улыбается и кивком дает понять, что все хорошо. Он улыбается, его собственные глаза на мокром месте, и дает ей свой носовой платок. Промокнув слезы, она расправляет платок на колене и проводит пальцами по белым вышитым буквам «ААИК», вспоминая, как аккуратно их вышивала и тот день, когда подарила платок Адди.
Напротив нее Сол с хрустом разламывает мацу, чтобы отложить в сторону афикоман. Мила шепчет что-то на ушко Фелиции. Халина качает Рикардо на колене и занимает его тем, что макает палец в блюдце с соленой водой рядом со своей тарелкой и дает ему попробовать. Генек обнимает Юзефа и Херту, положив ладони им на плечи. Херта улыбается, и они все вместе смотрят на Михеля, мирно спящего в колыбельке.
Херта поняла, что беременна, вскоре после того, как узнала, что ее родители, сестра Лола, зять и племянница – все, кроме брата Зигмунда, – были убиты в концентрационном лагере рядом с Бельско. Новость сломала ее, и она думала, как можно продолжать жить, зная, что была тетей маленькой девочки, которую никогда не встретит, зная, что Юзеф будет знать бабушку и дедушку с маминой стороны только по именам. Несколько месяцев она была слепа от горя, злости и чувства вины, лежала ночами без сна и задавалась вопросом: могла ли она как-то помочь им? Беременность помогла ей снова обрести ясность, стойкость, которая поддерживала ее все годы в ссылке в Сибири, в Палестине, когда молодая мать осталась одна, ожидая новостей с фронта. И когда в марте родился их второй сын, они с Генеком быстро пришли к согласию назвать его Михелем, в честь ее отца.
Вокруг стола передают тарелку с мацой, и Фелиция ерзает на своем стуле. Как самую младшую из умеющих читать, дедушка попросил ее задать четыре вопроса. Несколько недель они репетировали каждый день, Фелиция задавала вопросы, а Сол пел ответы.
– Готова? – ласково спрашивает Сол.
Фелиция кивает, делает глубокий вдох и начинает.
– Чем этот вечер отличается… – поет она.
Ее голос, нежный и чистый, словно мед, завораживает присутствующих. Все в восторге.
Под конец маггида Сол произносит благословение на второй бокал вина, затем на мацу, от которой отламывает уголок и съедает. Миски с хреном и харосетом передаются для благословения на марор и корех.
Когда наконец наступает время трапезы, суп с шариками мацы разливают по тарелкам, передают друг другу блюда с фаршированной рыбой, запеченным с тимьяном цыпленком и пряной говяжьей грудинкой.
– Лехаим! – провозглашает Адди, пока наполняются тарелки.
– Лехаим, – вторят остальные.
Насытившись, семья убирает со стола, а Сол выскальзывает со своего места. Он неделями подбирал идеальное место, чтобы спрятать афикоман, и поскольку это будет первый традиционный Песах на памяти Юзефа и Фелиции, днем он объяснил им значение ритуала. Он прячет мацу за книгами на нижней полке в спальне Адди и Кэролайн – не слишком сложно для Юзефа и не слишком легко для Фелиции. Когда он возвращается, дети убегают по маленькому коридору, а взрослые улыбаются их быстрым удаляющимся шагам. Сол сияет, и Нехума качает головой. Наконец, его желание сбылось: праздновать среди детей, которые получают удовольствие от охоты. Она представляет, сколько ему придется думать над тайником в следующем году, когда Рикардо и Кэтлин тоже смогут принимать участие.
Через несколько минут Фелиция возвращается с салфеткой в руке.
– Это было слишком просто! – восклицает Сол, когда она показывает ему мацу.
– Идем, – говорит он, подзывая Юзефа и Фелицию к своему месту во главе стола.
Внуки встают по бокам от него, и он обнимает их.
– А теперь скажите мне, мадемуазель Кайлер, – говорит он, внезапно посерьезнев и понижая голос на несколько октав, – сколько вы попросите за этот афикоман?
Фелиция не знает, что сказать.
– Как насчет крузейро? – предлагает Сол, доставая из кармана монету и кладя ее на стол.
Фелиция широко раскрытыми глазами таращится на монету и в конце концов тянется к ней.
